Цитаты Веры Полозковой

Информация неверна; показания лживы. Он писал мне «умру без тебя», но мы оба остались живы…

Я вот хочу мандарин, даже два, и замуж за одного мальчика. Должно быть весело, замуж я еще не пробовала.

Тут бы я, конечно, вспомнила о тебе,
Если бы когда-нибудь забывала.

Счастье – это когда запнулся в начале текста,
А тебе подсказывают из зала.
Это про дочь подруги сказать «одна из моих племянниц»,
Это «пойду домой», а все вдруг нахмурились и замялись,
Приобнимешь мальчика – а у него румянец,
Скажешь «проводи до лифта» — а провожают аж до вокзала.
И не хочется спорить, поскольку все уже
Доказала.

… из всех мужчин только ветер и стоит слез.
Когда катишься пятьдесят километров в час, он уже принимает тебя всерьез.

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нём — и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы —
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри — но добро.
Слушай, как сердце перерастает рёбра,
Тестом срывает крышки, течёт в груди,
Если обнять. Пора уже, всё, иди.И вот потом — отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок —
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель — или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви — жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он — твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом — спокойная, как ведро, —
«Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро».

Слушай, нет, со мной тебе делать нечего.
От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина –
Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.
Я всегда поступаю скучно и опрометчиво.Не хочу ни лести давно, ни жалости,
Ни мужчин с вином, ни подруг с проблемами.
Я воздам тебе и романами, и поэмами,
Только не губи себя – уходи, пожалуйста.

Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не снабжена. Я простая баба, ничья жена.

То, к чему труднее всего привыкнуть —
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки — но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла —
Сто одно проклятое сверлецо.С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии — как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.

Сделай так, Господи, чтобы наши любимые оказались нас достойны. Чтобы мы, по крайней мере, никогда не узнали, что это не так.

Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем – «как дела», «не грусти», «люблю»; мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю. Я взяла бы «к черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».

Я совсем не давлю на жалость —
Само нажалось…

От меня до тебя
Расстояние, равное лучшей повести
Бунина; равное речи в поиске
Формулы; равное ночи в поезде
От Пiвденного до Киевского вокзала.
Расстояние, равное главного не сказала.
Я много езжу и наедаюсь молчаньем досыта…

Раньше было мало ответов; теперь не стало самих вопросов…

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. Ты ещё одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он ещё один верный способ остро чуять себя живой.

Мы — не знаем друг друга. Нас — нет ещё как местоименья. Только — капелька умиленья. Любования. Сожаленья. Он — миндальная форма глаз, руки, слепленные точёно…

Каждый день кто-то прилепляет к её окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет её одну.

Моя нежность к тебе живёт от тебя отдельно,
И не думаю, что мне стоит знакомить вас.

Они всё равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом всё равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы — ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними — убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони — и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах — если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили — унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего.Они всё равно уйдут.А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову — чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь — а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: «Надо ему показать».

Никого не люблю — тех немногих только,
На которых обречена.

Ты пришла мне сказать: умрёшь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души.

встречу — конечно, взвизгну да обниму.
время подуспокоило нас обоих.хотя всё, что необходимо сказать ему,
до сих пор содержится
в двух
обоймах.

Если вас трамвай задавит,
вы, конечно, вскрикнете,
раз задавит, два задавит,
а потом привыкнете.

Он умел принимать ее всю как есть: вот такую, разную
Иногда усталую, бесполезную,
Иногда нелепую, несуразную,
Бестолковую, нелюбезную,
Безотказную, нежелезную;
Если ты смеешься, — он говорил, — я праздную,
Если ты горюешь – я соболезную.

поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг,
мы сумели бы выжить при
ядерной зиме, равной силе четырехсот разлук,
в кислоте, от которой белые волдыри;
ужас только в том, что черти смыкают круг,
что мне исполняется двадцать три,
и какой глядит на меня снаружи-
такой же сидит внутри.
а в соревнованиях по тотальному одиночеству
мы бы разделили с тобой
гран-при..

Я хочу быть такой свободной,
Чтобы не оставлять следов

Что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?

Мое сердце, уже давным-давно греется в твоих ладонях, каждая его частичка навсегда принадлежит только тебе. Пожалуйста, не потеряй ее.

Либо совесть приучишь к пятнам,
Либо будешь ходить босой.Очень хочется быть понятным
И при этом не быть попсой.

Не ищите новых встреч со старой мечтой.
О, это погоня за миражами.

Почву выбили из-под ног – так учись летать.

Если пить — то сейчас, если думать — то крайне редко,
Избегая счастливых, мамы и темноты.
Для чего мне все эти люди, детка,
Если ни один всё равно не ты.

И хохотать про себя от злобы,
В прихожей сидя до темноты.
Со мной немыслимо повезло бы
Кому-то, пахнущему, как ты.

Ты влюбленная до чертей, а он просто пьян.

И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили —
Опять придётся любить до гроба.
А по-другому нас не учили.

Женщина — это тепло. Женщина — это близко, прекрасно, светло, трогательно, глубоко, влюблённо, кокетливо, чисто, возвышенно, просто и вечно.

Не верь сомнениям беспричинным;
Брось проповедовать овощам;
И не привязывайся к мужчинам,
Деньгам, иллюзиям и вещам.

Уж лучше думать, что ты злодей,
Чем знать, что ты заурядней пня.
Я перестала любить людей, —
И люди стали любить меня.

Когда мы стали такими злыми?..
Почему у нас вместо сердца пустой конвейер?..

Теми губами, что душат сейчас бессчетную сигарету, ты умел ещё улыбаться и подпевать.
Я же и так спустя полчаса уеду, а ты останешься мять запястья и допивать.
Я же и так умею справляться с болью, хоть и приходится пореветь, к своему стыду.
С кем ты воюешь, мальчик мой, не с собой ли. Не с собой ли самим, ныряющим в пустоту.

Пусто. Ни противостоянья,
Ни истерик, ни кастаньет.
Послевкусие расставанья.
Состояние
Расстоянья —
Было, билось — и больше нет.
Помолчали — и стал ничей.
Жаль. Безжизненно, безнадежно.
Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал
Чужой.

Все слова переврутся сплошь,
А тебе за них отвечать.
Постарайся не множить ложь
И учись молчать.

Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед; читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет; сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть ложись да помирай.

Если существует на свете счастье, то это счастье
Пахнет твоими мокрыми волосами.

Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.

Иногда так и щиплет в горле от “я люблю тебя”,

— Ваше имя нигде не значится.
— Я — богиня?
— Вы неудачница.

Засахарить это все, положить на полку,
В минуты тоски отламывать по куску.

Внутри меня, лично,
Ты будешь жить вечно.

— Я думала, ты бросил.
— Я бросил, — говорит он, придерживая уголком губ сигарету, и хлопает себя по карманам в поисках зажигалки, — Но, как видишь, нам удалось остаться близкими друзьями.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – всё, не выношу, не судьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто чёрный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, — родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Я хотела как лучше, правда: надумать наших
Общих шуток, кусать капризно тебя за палец,
Оставлять у твоей кровати следы от чашек,
Улыбаться, не вылезать из твоих рубашек,
Но мы как-то разбились.
Выронились.
Распались.

Поругай меня и напомни, что отношения в клочья разорваны. Скажи, чтоб я не приближалась к тебе – тогда обстоятельства оставят меня дома, поездку я не осилю.

Разлюбить не получается – следующая любовь сменяет предыдущую. Скелетные мышцы крепнут, обрастая новыми кольцами любви. При срезе костных тканей по кольцам можно определить количество сформировавшихся влечений.

Мужчины столькие давно уже могли б
Навеки прекратить твои мытарства!
Они готовы за тебя полцарства!..
А ты влюбляешься в аквариумных рыб.

Элементарный аппарат. Практической пользы ноль, зато развлекательная способность уникальна.

Мы спонтанно приехали в обычный двор, через который повешена классическая, одесская, нескончаемая, бельевая веревка.

Дурное, злое дежавю: я задержалась на распутье настолько, что на нем живу.

Черт, мне двадцать. И это больше не смешно.

Еле слышно произносимого – в одиночестве.

Ваше имя
Нигде не значится.
Я- богиня?

Вы неудачница.

Что тебе рассказать? Не город, а богадельня.
Всякий носит себя, кудахтая и кривясь.
Спорит ежеутренне, запивает еженедельно,
Наживает долги за свет, интернет и связь.
Моя нежность к тебе живет от тебя отдельно,
И не думаю, что мне стоит знакомить вас.

Говард говорит отцу: Бет не стоила мне ни пенса.
Ни одного усилия, даже танца.
Почему я прошу только сигарету, они мне уже останься?
Ослабляю галстук, они мне уже разденься?
Пап, я вырасту в мизантропа и извращенца,
Эти люди мне просто не оставляют шанса.
Кнолл осознает, что его сынок не имеет сердца,
Но уж больно циничен, чтоб из-за этого сокрушаться.

Вот когда мы бухали, плакали или грызлись –
Выделялось какое-то жизненно важное вещество.
Нам казалось, что это кризис.
На деле, кризис –
Это ни страдать, ни ссориться, ничего.

Было белье в гусятах и поросятах – стали футболки с надписью F**k it all. Непонятно, что с тобой делать, ребенок восьмидесятых. В голове у тебя металл, а во рту ментол. Всех и дел, что выпить по грамотной маргарите, и под утро прийти домой и упасть без сил. И когда орут – ну какого черта, вы говорите – вот не дрогнув – Никто рожать меня не просил.

Я уже могу без тебя как угодно долго,
Где угодно в мире, с кем угодно новым,
Даже не ощущая все это суррогатом.

Хочется, чтобы все были рядом, но никого над душой.

Моя нежность к тебе живет от тебя отдельно,
И не думаю, что мне стоит знакомить вас.

Я занимаюсь рифмованным джиу-джитсу.
Я ношу мужские парфюмы, мужские майки, мужские джинсы,
И похоже, что никому со мной не ужиться,
Мне и так-то много себя самой.

Если что-то важно на свете, то только твой голос важен,
И все, что не он – тупой комариный зуд…

Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал
Чужой.

Мне налили мою же память.
И тебя в нее подмешали.

А мужчины нужны для того, чтобы утыкаться
Им в ключичную ямку – больше ни для чего.

Обязательно дружите с теми, кто лучше вас. Будете мучиться, но расти.

Встречу – конечно, взвизгну да обниму.
Время подуспокоило нас обоих.

Я готова всю жизнь ссориться с любимой подругой и слушать от нее несправедливости и упреки в собственной мягкотелости, лени и показушности – но я знала и знаю, что она имеет на это право. Мы убьем друг друга за идею, но никогда не станем банально как-нибудь и нелепо вцепляться друг другу в волосы из-за мужика или поднимать хай из-за дурацкого стобаксового долга. И если мы когда-нибудь всё-таки поссоримся навсегда – это будет как раз тот случай, когда лучшие друзья перестанут быть друзьями, но останутся лучшими. И я буду думать о ней светло, и говорить гордо, едва зайдет речь – N? Да, мы когда-то были не разлей-вода – и всю жизнь расти и добиваться вершин, чтобы доказать ей, что я была её достойна.

Хотя все, что необходимо сказать ему
До сих пор содержится
В двух
Обоймах.

Что меня беспокоит? На-ка вот:
Я хочу, чтобы на Рождество
Сделал Бог меня одинаковой,
Чтоб не чувствовать ничего.
Острый локоть –
В грудную мякоть:
Чтоб не ёкать
И чтоб не плакать;
Чтоб не сохнуть
И чтоб не вякать –
Чтобы охнуть
И рухнуть в слякоть.

или даже не бог, а какой-нибудь его зам
поднесет тебя к близоруким своим глазам
обнаженным камушком, мертвым шершнем
и прольет на тебя дыхание, как бальзам,
настоящий рижский густой бальзам,
и поздравит тебя с прошедшим
– с чем прошедшим?
– со всем прошедшим.

Для чего мне все эти люди, детка,
Если ни один из них все равно не ты

От Кишинёва и до Сент-Луиса
Я ненавижу, когда целуются
Если целуются не со мной

И триединый святой спецназ
Подпевает мне, чуть фальшивя.

Опытные верочковеды знают, что у нее бывает всего три состояния: трагическое охуение, восторженное охуение и сон. Причем первое легко переходит во второе, если Верочку покормить или дать денег, – или сразу в третье, если покормить слишком обильно. Рычажок переключается также с помощью киносеанса, искрометного гэга, секса или дарения чего-нибудь нужного. Чтобы увидеть Верочку в состоянии трагического охуения, нужно просто ничего не трогать – в него она переходит автоматически, это скринсейвер.

Предостереженья ты плохо кончишь — сплошь клоунада.
Я умею жить что в торнадо, что без торнадо.
Не насильственной смерти бояться надо,
А насильственной жизни – оно страшнее.

Лечь, лопатки впечатать в дно
И закутаться в ил, древнея.
Вот тогда станет все равно.
А со временем – все равнее.