Цитаты Сергея Довлатова

С. Довлатов: Язык, на котором вы говорите, не может быть ни плохим ни хорошим. Это всего лишь ваше отражение. Вы не можете пенять на зеркало, видя в нем свое отражение.

Ребята, я вам даже завидую. Вы хорошо проводите время, кушаете и пьете, что хотите, ухаживаете за дамами и для вас это боьшая радость, а для меня это уже давно – трудовые будни.

Вы никогда не задумывались, почему какашки и шоколад примерно одинаковые по цвету? По-моему, явно прослеживается какой-то многозначительный намек, ну что-то типа единства и борьбы противоположностей.

У Бога добавки не просят.

Это страшное дело, когда актрисы плачут в нерабочие часы.

Ладно, – говорю, – поехали. Унижаться, так до конца.

Лучший способ побороть врожденную неуверенность — это держаться как можно увереннее.

Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой.

На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному и к хорошему.

Это тот самый Генрих Лебедев, который украл из музея нефритовую ящерицу?!

О, как легко человеческое благополучие распадается на груду хлама…

Некоторое время мы беседовали о сокровенном. Разговор шел на сплошном подтексте.

Вечно я слушаю излияния каких-то монстров.

Гений – это бессмертный вариант простого человека.

Приближается Новый год. К сожалению, это неизбежно.

Последний крик метафизического синтетизма!

Деньги я пересчитал, не вынимая руку из кармана.

У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжелом характере…

Не пиши ты эпохами и катаклизмами! Не пиши ты страстями и локомотивами! А пиши ты, дурень, буквами – А, Б, В…

Лена! Служение искусству требует всего человека, без остатка.

Вечно ты недовольна, когда я звоню. Вечно говоришь, что уже полтретьего ночи.

Бескорыстное вранье – это не ложь, это поэзия.

Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…

В салате были грибы, огурцы, черносливы, редиска, но преобладали макароны.

Знаешь, что главное в жизни? Главное — то, что жизнь одна. Прошла минута, и конец. Другой не будет…

Легко не красть. Тем более — не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Куда труднее — не судить. Может быть, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут неощутима. Подумаешь — не суди! А между тем, не суди — это целая философия.

После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.

Порядочный человек, это тот, кто делает гадости без удовольствия.

Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее — симулировать.

Хочешь, чтоб я тебя жалела? Дай сначала насладиться твоим унижением!

Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.

Дима был хорошим человеком. Пороки его заключались в отсутствии недостатков. Ведь недостатки, как известно, привлекают больше, чем достоинства. Или, как минимум, вызывают более сильные чувства.

Ирония – любимое, а главное, единственное оружие беззащитных.

Даже интеллигентные люди врут, что у них приличная зарплата.

Женщина, как таковая, является чудом.

Жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем.

Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.

Мне кажется, разум есть осмысленная форма проявления чувства. Вы не согласны?

Подлинное зрение возможно лишь на грани тьмы и света, а по обеим сторонам от этой грани бродят слепые.

У одних есть мысли. У других – единомышленники…

Разумеется, не все ее подруги жили хорошо. Некоторые изменяли своим мужьям. Некоторые грубо ими помыкали. Многие сами терпели измены. Но при этом – они были замужем. Само наличие мужа делало их полноценными в глазах окружающих.

Идеал его избранницы – это дворянское благополучие. Поэтому Тимофей переживает внутренний конфликт между нежным чувством и суровым долгом.

А так? Раз слишком гордая, то пусть сама выкручивается… В общем:

Самые яркие персонажи в литературе — неудавшиеся отрицательные герои. Самые тусклые — неудавшиеся положительные.

Ночь – опасное время. Во мраке так легко потерять ориентиры.

Имея большую зарплату, можно позволить себе такую роскошь, как добродушие.

Любовь – это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов…

А вообще я – солдат. Да, да. Простой солдат в чине майора. Забывающий у мольберта в редкие часы досуга о будничных невзгодах…

Гений — это бессмертный вариант простого человека.

Любовь – это… калейдоскоп. Типа – сегодня одна, завтра другая…

Долги – единственное, что по-настоящему связывает тебя с людьми.

Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?

Жизнь продолжается, даже когда ее, в сущности, нет.

Перечитайте Гюнтера де Бройна, и вы разгадаете мое сердце.

Муж был совершенно необходим. Его следовало иметь хотя бы в качестве предмета ненависти.

Я обратился к вам, потому что ценю интеллигентных людей. Я сам интеллигентный человек. Нас мало. Откровенно говоря, нас должно быть еще меньше.

Нет, как известно, равенства в браке. Преимущество всегда на стороне того, кто меньше любит. Если это можно считать преимуществом.

Брать на год солиднее, чем выпрашивать до послезавтра.

Я давно заметил: когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом.

Бедность качество врожденное. Богатство тоже. Каждый выбирает то, что ему больше нравится. И, как ни странно, многие предпочитают бедность.

Любая подпись хочет, чтобы её считали автографом.

Ее глаза как бирюза – это восходящая метафора. А ее глаза как тормоза – это нисходящая метафора.

А мы напьемся, когда я вернусь?

Марусей овладело чувство тревоги. Все ее подруги были замужем. Их положение отличалось стабильностью. У них был семейный очаг.

Философские мысли нахлынули. Отвлекся. Пардон…

Ну что для вас пятнадцать долларов?.. А для нашей корпорации это солидные деньги.

Моя жена уверена, что супружеские обязанности это, прежде всего, трезвость.

Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.

Любовь – это… калейдоскоп. Типа – сегодня одна, завтра другая…

И вообще, что может быть прекраснее неожиданного освобождения речи?!

Юмор – украшение нации… Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!

Я пью только вечером… Не раньше часу дня…

До чего же Он по-хорошему неразборчив, этот царь вселенной!..

Кто бедствует, тот не грешит.

К тридцати годам Маруся поняла, что жизнь состоит из удовольствий. Все остальное можно считать неприятностями.

Что приуныли, трубадуры режима?!

Они считали, что в Марусином тяжелом положении необходимо быть усталой, жалкой и зависимой. Еще лучше – больной, с расстроенными нервами. Тогда бы наши женщины ей посочувствовали. И даже, я не сомневаюсь, помогли бы.

Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.

Непоправима только смерть.

Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?

Одним из серьёзных ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением.

Где обещанные курсы шоферов и бульдозеристов?

Сейчас я стал уже немолодой, и выяснилось, что ни Льва Толстого, ни Фолкнера из меня не вышло, хотя все, что я пишу, публикуется. И на передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось, что у меня семья, что брак — это не просто факт, это процесс. Выяснилось, что дети — это не капиталовложение, не объект для твоих сентенций и не приниженные существа, которых ты почему-то должен воспитывать, будучи сам черт знает кем, а что это какие-то божьи создания, от которых ты зависишь, которые тебя критикуют и с которыми ты любой ценой должен сохранить нормальные человеческие отношения. Это оказалось самым важным.

В любой работе есть место творчеству.

Не надо быть как все, потому что мы и есть как все…

В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса…

Русские писатели за границей очень редко переходили на иностранную тематику. Даже у Набокова, заметьте, русские персонажи — живые, а иностранцы — условно-декоративные. Единственная живая иностранка у него — Лолита, но и она по характеру — типично русская барышня.

Я не знаю, кто я такой. Пишу рассказы… Я – этнический писатель, живущий за 4000 километров от своей аудитории.

Ирония — любимое, а главное, единственное оружие беззащитных.

Подлинный джаз — искусство самовыражения. Самовыражения одновременно личности и нации.

По-настоящему страдают люди только от досадных мелочей.

Вообще, если бы так случилось, что я заработал бы большие деньги, я бы, наверное, прекратил журналистскую деятельность. Но, с другой стороны, если бы я заработал огромные деньги, я бы литературную деятельность тоже прекратил. Я бы прекратил всяческое творчество. Я бы лежал на диване, создавал какие-то организации, объездил весь мир, помогал бы всем материально, что, между прочим, доставляет мне массу радости.

Я подумал – вот как меняют нас деньги. Даже если они, в принципе, чужие.

Они не пускают нас в литературу, мы бы их не пустили в трамвай.

Представьте себе, что я монтер или водопроводчик. Аристократка торопится домой в сопровождении электромонтера.

… Все кругом измучены мной, а единственное, что я мог и хотел бы противопоставить всей своей грязной жизни, — книжку, прозу…

«Главное в книге и в женщине — не форма, а содержание.» Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.

Это безумие — жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится…

Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов… А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.

Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.

Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.

Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только — да или нет.

Живется мне сейчас вполне сносно, я ни черта не делаю, читаю и толстею. Но иногда бывает так скверно на душе, что хочется самому себе набить морду.

Что значит «нажрался»? Да, я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв!

Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.

Широко жил партизан Боснюк!

На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.

Ты добиваешься справедливости? Успокойся, этот фрукт здесь не растёт.

Долги – единственное, что по-настоящему связывает тебя с людьми.

Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён.

Антоним любви — это даже не равнодушие и не отвращение, а банальная Ложь.

Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.

Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.

Я не боюсь, потому что у тебя есть рога. И следовательно, ты не хищник.

Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…

Конечно, я мог бы отказаться. Но я почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения.

Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.

Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда…

Человек человеку — всё, что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств.

О, как легко человеческое благополучие распадается на груду хлама…

В трамвае красивую женщину не встретишь. В полумраке такси, откинувшись на цитрусовые сиденья, мчатся длинноногие и бессердечные — их всюду ждут. А дурнушек в забрызганных грязью чулках укачивает трамвайное море. И стекла при этом гнусно дребезжат.

Хорошо идти, когда зовут. Ужасно — когда не зовут. Однако лучше всего, когда зовут, а ты не идёшь.

«Жизнь прекрасна и удивительна! » — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.