Цитаты Сальвадора Дали

Нормальность ставит меня в тупик.

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец и за то, что я

Всё, что я обещаю, я делаю — когда-нибудь. Всё, что хочу, сбывается — рано или поздно.

Страдая, я развлекаюсь. Это мой давний обычай.

Великие психологи и те не могли понять, где кончается гениальность и начинается безумие.

Слова для того и существуют, чтобы сбивать с толку. Если человек не может представить галопирующую лошадь на помидоре, он — идиот!

— Это очень трудно — писать картины?
— Это либо легко, либо невозможно.

Я относительно умен. Весьма относительно.

Я только тем и занимаюсь, что порчу свои картины. И потом говорю «сделал, что хотел».

Ошибка — от Бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять её, проникнуться её смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение.

Только идиоты полагают, что я следую советам, которые даю другим. С какой стати? Я ведь совершенно не похож на других.

Обожаю умных врагов.

В три с половиной года я хотел стать кухаркой, заметьте, кухаркой, а не поваром. В семь лет я возжелал стать Наполеоном, и претензии мои с тех пор стали неуклонно возрастать.

Я – живое воплощение поднадзорного бреда. Это я сам держу его под надзором. Я брежу, следовательно, я существую. И более того: я существую, потому что брежу.

Я всегда видел то, чего другие не видели; а того, что видели другие, я не видел.

Первый, сравнивший щеки молодой девушки с розой, наверняка, был поэтом; первый, повторивший это, вероятно, был идиотом.

Ум без амбиций подобен птице без крыльев.

Я уважаю любые убеждения, и прежде всего те, которые несовместимы с моими.

Сальвадор Дали: Нет ничего постыдного в том, чтобы разбогатеть. Стыдно должно быть оставлять детей голодными.

Увидел — и запало в душу, и через кисть проявилось на холст. Это живопись. И то же самое — любовь.

Врагов я забрасываю цветами — в гробу.

Вы пренебрегаете анатомией, рисунком, перспективой, всей математикой живописи и колористикой, так позвольте вам напомнить, что это скорее признаки лени, а не гениальности.(Если вы отказываетесь изучать анатомию, искусство рисунка и перспективы, математические законы эстетики и колористику, то позвольте вам заметить, что это скорее признак лени, чем гениальности.)

Каков я на самом деле, знают считанные единицы.

— Почему у вас часы растекаются? — спрашивают меня.
— Но суть не в том, что растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время.

Скромность — мой природный изъян.

Какую бы чушь ты не нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды.

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.

Магия не в самих вещах, а в отношениях между обыкновенными вещами.

Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго. А я предавался этому занятию всякий день и час.

У вас прекрасный череп и высококачественный скелет.

Раз я не обладаю той или иной добродетелью, мне причитается компенсация.

Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава богу, врагов хватало.

Если все время думать: «Я — гений», в конце концов станешь гением.

Жизнь была бы отвратительна, если бы не свет вечности.

Я настолько привык играть, скрывать себя за стеной сарказма, что зачастую не могу понять – где я настоящий, а где тот я, который вовсе не я?

В вещах нет волшебства. Магия скрывается в связях между ними.

Предел тупости — рисовать яблоко как оно есть. Нарисуй хотя бы червяка, истерзанного любовью, и пляшущую лангусту с кастаньетами, а над яблоком пускай запорхают слоны, и ты сам увидишь, что яблоко здесь лишнее.

Всё красивое должно быть съедобно!

Подчинись тому, чему не обязан подчиниться.

Пикассо говорил мне: “Искусство-дитя сиротства и тоски. Другие пишут свою жизнь, я пишу картины.”

Жизнь сурова, …но зато ее озаряет свет вечности.

Обычно думают, что дурной вкус не может породить ничего стоящего. Напрасно. Бесплоден именно хороший вкус – для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса. Возьмите французов – из-за хорошего вкуса они совершенно разленились.

Не бойтесь совершенства. Вам его не достичь.

Ну выйдет человечество в космос – и что? На что ему космос, когда не дано вечности?

Комар, ранним утром впивающийся вам в ляжку, может послужить молнией, которая озарит в вашем черепе неизведанные ещё горизонты.

Я до неприличия люблю жизнь.

Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу и шутить не собираюсь.

Когда все гении перемрут, Я останусь в гордом одиночестве.

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший.

Геройство – это мой род занятий.

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец, и за то, что я

Пока все разглядывают мои усы, я, укрывшись за ними, делаю своё дело.

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец, и за то, что я — Сальвадор Дали.

Люблю трансатлантические суда. Это роскошные больницы для здоровых людей.

Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности.

Но где же оно, небо? Что оно такое? Небо не над нами и не под нами, не слева и не справа. Небо — в сердце человека, если он верует. А я не верю и боюсь, что так и умру, не увидев неба.

Согласно закону возмещения, постулату о неустойчивости равновесия и принципу разнородности недостаток чего-либо дает в конечном итоге новую систему отношений.

Я за монархию, ибо такова моя королевская воля.

Еще в раннем детстве я приобрел порочную привычку считать себя не таким, как все, и вести себя иначе, чем прочие смертные. Как оказалось, это золотая жила!

Меня зовут Сальвадором — Спасителем — в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты.

Истина ходит глубинными шагами.

Геройство — это мой род занятий.

Миру придется немного потесниться, и еще вопрос, вместит ли он гения!

Пока весь мир разглядывает мои усы, я, укрывшись за ними, делаю свое дело.

Будучи посредственностью, незачем лезть из кожи вон, доказывая, что ты посредственность. Это и так заметно.

Мода это то, что способно выйти из моды.

Когда все гении перемрут, я останусь в гордом одиночестве.

Не старайтесь прикрыть нарочито небрежной живописью свою посредственность – она обнаружит себя в первом же мазке.

Добровольного идиотизма я не понимаю.

Я не ищу, я – нахожу.

Ирония – непременная эстетическая составляющая мышления.

Скажите на милость, почему человек должен держать себя в точности так, как прочие люди, как масса, как толпа?

Любить женщину всей душой не стоит. А не любить – не получается.

Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Я бы не купил ни одну из своих картин.

Я совершенно нормален. А ненормален тот, кто не понимает моей живописи, тот, кто не любит Веласкеса, тот, кому не интересно, который час на моих растекшихся циферблатах — они ведь показывают точное время.

Играя в гениальность, гением не станешь, разве что заиграешься.

Меня совершенно не трогает, что пишут критики. Я — то знаю, что в глубине души они любят мои работы, но признаться боятся.

Я христианин и католик, но чтобы быть художником, ни того, ни другого не требуется.

Моя орфография повергла отца в транс. Как-то я сделал четыре ошибки в слове “революция”. И отец произнес знаменательную фразу: “ничего не поделаешь. Он умрет под забором”.

От скульптуры мы вправе требовать как минимум одного — чтоб она не шевелилась.

Произведение искусства не пробуждает во мне никаких чувств. Глядя на шедевр, я прихожу в экстаз от того, чему могу научиться. Мне и в голову не приходит растекаться в умилении.

В шесть лет я хотел стать поваром, в семь — Наполеоном, а потом мои притязания постоянно росли.

На днях я услышал такой диалог: – Вы гомосексуалист? – В некотором роде – да. Что касается умственого уровня, я предпочитаю иметь дело с мужчинами.

Дали — наркотик, без которого уже нельзя обходиться.

Особенность моей гениальности состоит в том, что она проистекает от ума. Именно от ума.

Искусством я выправляю себя и заражаю нормальных людей.

Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу — создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира

Механизм изначально был моим личным врагом, а что до часов, то они были обречены растечься или вовсе не существовать.

Форма – это особая реакция материи, подвергнутой давлению.

Могу давать великолепные уроки живописи. А также кройки и шитья.

Великие гении всегда производят на свет посредственных детей, и я не хочу быть подтверждением этого правила. Я хочу оставить в наследство лишь самого себя.

У меня был девиз: главное — пусть о Дали говорят. На худой конец, пусть говорят хорошо.

Приемы дают для тех, кого не приглашают.

Я всегда говорил, что мёд слаще крови. А не наоборот!

Я восхищаюсь Кантом. Из него я не понял ровным счётом ничего. Человек, написавший такие важные и бесполезные книги, был не иначе как ангелом.

Я иду, а за мной толпой бегут скандалы.

Терпеть не могу длинных книг, этих пространных батальных полотен. Мысль должна быть сгущенной до предела и разить наповал.

Коко Шанель говорила мне: «Человек-легенда обречен растворить себя в мифе — и тем освятить и укрепить миф». Сама она так и поступила. Выдумала себе всё — семью, биографию, дату рождения и даже имя.

— Дон Сальвадор, на сцену!
— Дон Сальвадор всегда на сцене!

Почему-то никого, кроме меня, не волнует обратная сторона вещей. Вот, к примеру, тень. Хотелось бы понять, в каких отношениях она с тем, что ее отбрасывает, и вообще — что она такое.