Цитаты Рэя Брэдбери

Когда мы с Мэгги поженились 60 лет назад, у нас не было денег. На нашем банковском счету было 8 долларов. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку в Венисе, по соседству с бензозаправкой. Там на стене и висел мой первый телефон. Я выбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. Но знаете, что у нас было? Любовь.

Возьми меня за руку и проведи через эту ночь. Чтобы я не чувствовал, что я один.

Возьмём теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-нибудь из них любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев, жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков. Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, не дай бог как-нибудь их задеть! Злонамеренные писатели, закройте свои пишущие машинки! Ну что ж, они так и сделали. Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги в подслащённые помои. Так, по крайней мере, утверждали критики, эти заносчивые снобы. Неувидительно, говорили они, что книг никто не покупает. Но читатель прекрасно знал, что ему нужно, и, кружась в вихре веселья, он оставил себе комиксы. Ну и, разумеется, эротические журналы. Так-то вот, Монтэг. И всё это произошло без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства. Не с каких-либо предписаний это началось, не с приказов или цензурных ограничений. Нет! Техника, массовость потребления и нажим со стороны этих самых групп вот что, хвала господу, привело к нынешнему положению. Теперь благодаря им вы можете всегда быть счастливы: читайте себе на здоровье комиксы, разные там любовные исповеди и торгово-рекламные издания.

… В годы вашей жизни — живите. Не ставьте на себе крест. Не ходите с кислой физиономией.

Это цветок без аромата, — замечали старики. — Нынче многие девушки похожи на такие цветы. Дотронешься — а они бумажные.

Мы — невозможность в невозможной Вселенной.

Настоящий ученый — романтик. Только романтики верят в то, что возможно всё.

Нельзя жить как ребенок, который ждет не дождется Рождества с подарками под елкой. Всю свою жизнь я просыпаюсь и говорю себе: «Я жду не дождусь именно этого дня».

Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Мина — это я сам. После взрыва весь день собираю себя по кусочкам.

Печальный и в тоже время счастливейший удел человечества в том и состоит, чтобы без конца измерять расстояния от того места, где мы находимся, до того, где мы хотим быть.

Нужно постоянно быть в состоянии влюбленности во что-нибудь. В моем случае — в книги, в писательство.

Я не могу назвать писателя, чья жизнь была бы лучше моей. Мои книги все изданы, мои книги есть во всех школьных библиотеках и, когда я выступаю перед публикой, мне аплодируют ещё до того, как я начну говорить.

Смерть — это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым.

Безумие относительно. Всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке.

Непрочитанные книги умеют мстить.

Мужчина в 17 лет – идиот, в 18 – болван, к 20 развивается до придурка, в 25 он простофиля, в 30 – ни то ни сё, и только к славному 40-летнему возрасту становится обычным дураком.

Мы все — машины времени. Вот почему всю свою жизнь я нахожусь под очарованием стариков. Потому что я знаю: вот сейчас нажму его потайную кнопку и окажусь в 1900 году. Или на Гражданской войне… А в детстве я встречал ветеранов Гражданской войны!

Я не пытаюсь предсказать будущее – я пытаюсь его предотвратить.

Жизнь и так слишком серьёзная, чтобы ещё и воспринимать её серьёзно.

Россия станет сверхмощной державой только благодаря тому, что люди научатся любить самих себя. В этом убеждает меня русская литература, русские фильмы.

Что такое Вселенная? Это большой театр. А театру нужна публика. Мы — публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. А если вам не нравится пьеса — выметайтесь к черту!

Когда мне было 19 лет я не мог поступить в колледж: я был из бедной семьи. Денег у нас не было, так что я ходил в библиотеку. Три дня в неделю я читал книги. В 27 лет вместо университета я окончил библиотеку.

— Меня часто про такое спрашивают, и я люблю фантазировать над ответами. Чтобы они были разными! Ответ сегодняшнего дня: потому что люди — идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумывали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде айфона, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру… Кто знает, каким был бы мир тогда? Человечеству дали возможность бороздить космос, но оно хочет заниматься потреблением — пить пиво и смотреть сериалы.

Существует несколько способов сжечь книгу. И мир полон людей, бегающих с зажженными спичками.

У электронных книг нет будущего. Они пахнут подожженным бензином.

Человек в наше время — как бумажная салфетка: в неё сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают…

Бог дал нам разум, чтобы мы исследовали то, что уже есть, а не для того, чтобы мы гадали и боялись, что нас ждет в будущем.

Смерть — это мой постоянный бой. Я вступаю с ней в схватку в каждом новом рассказе, повести, пьесе… Смерть! Я буду бороться с ней моими произведениями, моими книгами, моими детьми, которые останутся после меня.

Яблочко к яблочку, свояк свояка, психи тоже кучкуются.

Нельзя писать умом — надо быть в письме, проживать жизнь над машинкой.

Никогда не подвергай сомнению чудеса, когда они происходят.

Фантастика – это наша реальность, доведенная до абсурда.

В хорошем браке люди всегда учат друг друга. Вы учите друг друга науке жизни. Ежедневно соприкасаясь, лежа на одной подушке, вы влияете друг на друга помимо воли.

Люди — идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумывали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде IPhone, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру… Кто знает, каким был бы мир тогда? Человечеству дали возможность бороздить космос, но оно хочет заниматься потреблением: пить пиво и смотреть сериалы.

На самом деле абсолютно ничего не изменилось. Детки всего лишь получили новые игрушки. Только теперь они называются атомными и водородными, вот и все.

А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредёте к моей могиле поприветствовать меня. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими, сплетать вечно. И если вы придёте в гости, оставьте яблоко для привидений.

Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все – значит, ему все еще семнадцать.

Главный секрет творчества в том, чтобы относиться к своим идеям как к кошкам — просто заставьте их следовать за вами.

Если бы человек день и ночь думал о смерти, он стал бы Вуди Алленом.

Жюль Верн — мой отец. Герберт Уэллс — мой многомудрый дядя.
Эдгар Аллан По — мой кузен, у него перепончатые крылья, как у летучей мыши, он жил у нас на чердаке.
Флэш Гордон и Бак Роджерс — мои друзья и братья.
Теперь вы знакомы с моей родней.
После всего этого уже совершенно очевидно, что Мэри Уолстонкрафт Шелли, автор «Франкенштейна», — моя мать.
С такой родословной я мог стать только фантастом, автором самых непостижимых, умопомрачительных сказок, а кем же еще?

Комедия – лучшее оружие против тоталитарных режимов.Comedy is the greatest way to attack anything like a totalitarian regime.

Знаете, а девяносто лет — это вовсе не так круто, как я думал раньше. И дело не в том, что я езжу по дому в кресле-каталке, застревая на поворотах… Сотня просто звучит солиднее. Представьте себе заголовки во всех газетах мира — «Брэдбери исполнилось сто лет!». Мне сразу выдадут какую-нибудь премию: просто за то, что я ещё не умер.

Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков.

Мы просто дети в коротких штанишках, шумные и непоседливые дети, которые носятся со своими ракетными и атомными игрушками.

Да и не каждый год, не то, что день.

Дом — это самое лучшее место во всей планете.

Животное не допытывается, в чем смысл бытия. Оно живёт. Живёт ради жизни. Для него ответ заключён в самой жизни, в ней и радость и наслаждение.

Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например – не читать их.

В войне вообще не выигрывают. Все только и делают, что проигрывают, и кто проигрывает последним, просит мира.

Вся жизнь состоит в том, что кто-то кого-то ждет.

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекраснее любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя — такого зверя нет на свете.

Никогда не спрашивайте писателя, зачем он пишет, откуда он, куда направляется. Придёт время, он скажет сам.

Сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе.

И всё-таки, как хорошо дома! Так тепло, уютно. Нет лучше места на земле.

Неважно, что именно ты делаешь; важно, чтобы все, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нем оставалась частица тебя самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и настоящим садовником.

Доброта и ум — свойства старости. В 20 лет женщине куда интереснее быть бессердечной и легкомысленной.

Женский пол пестрит красотой, присмотришься — а она искусственная

Кто перестал удивляться, тот перестал любить, а перестал любить — считай, у тебя и жизни нет, а у кого жизни нет — тот, считай, сошел в могилу.

Жизнь — это одиночество.

Улыбайся, не доставляй беде удовольствия.

У зла есть только одна сила — та, которой наделяем его мы сами.

Я нуждаюсь в беседе, только слушать некому. Когда я говорю со стенами, то давят они неимоверно своим писклявым криком на перепонки. Супруге тоже неинтересно меня слушать, ибо ей нравится беседа со стенами.

Сами создавайте то, что может спасти мир, — и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.

Никогда не подвергай сомнению чудеса, когда они происходят.

Чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чем смысл жизни. Жизнь сама по себе и есть ответ.

Любовь — это когда хочешь переживать с кем-то все четыре времени года. Когда хочешь бежать с кем-то от весенней грозы под усыпанную цветами сирень, а летом собирать ягоды и купаться в реке. Осенью вместе варить варенье и заклеивать окна от холода. Зимой — помогать пережить насморк и долгие вечера…

Будь тем, что ты есть, поставь крест на том, чем ты была.

Не пытайтесь судить о книгах по обложкам.

Нет, нет, книги не выложат вам сразу всё, чего вам хочется. Ищите это сами всюду, где можно, — в старых граммофонных пластинках, в старых фильмах, в старых друзьях. Ищите это в окружающей вас природе, в самом себе. Книги — только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть. В них нет никакой тайны, никакого волшебства. Волшебство лишь в том, что они говорят, в том, как они сшивают лоскутки вселенной в единое целое.

Чудо — это не то, что мы сделали так много для нашего мира, а что мы вообще хоть что-то сделали.

В современном мире взрослые все больше и больше напоминают детей.

Я тебе одно скажу, Дуг: ужасно люблю вечером ложиться спать! Так что уж один-то раз в день непременно бывает счастливый конец. Наутро встаешь и, может, все пойдет — хуже некуда. Но тогда я сразу вспомню, что вечером опять лягу спать и, как полежу немножко, все опять станет хорошо.

Демонстрация ума женщинам категорически противопоказана. Почти всех молодых людей даже крохотный женский ум пугает до паники, тогда парни делают стрекача от слишком заумной дамы без оглядки и никогда потом не возвращаются.

Когда жизнь хороша, спорить о ней незачем.

Первое понимание в сознании – ты явный дурак. В последний миг ты также явственно осознаешь, что дураком и остался.

Вино можно гнать из одуванчиков, но лишь ранней весной, иначе отравишься.

и купаться в реке. Осенью вместе варить варенье и заклеивать окна

Молодым девушкам часто хочется быть роковыми роковыми, но вместо этого они получаются немножко жестокими и легкомысленными. И только в пожилом возрасту приходят доброта и понимание.

На чаше весов два зависимых понятия – созидание или крушение. Середины нет. Психология доказала: созидатели не могут стать разрушителями. Кто ломает – строить, как правило, не в состоянии.

Когда человеку 17, он знает все. Если ему 27 и он по-прежнему знает все — значит, ему все еще 17.

Человеческая память похожа на чувствительную фотопленку, и мы всю жизнь только и делаем, что стараемся стереть запечатлевшееся на ней.

Если писатель пишет под псевдонимом, значит, так нужно. Придет время, и он назовет свое настоящее имя.

Значит, можно вырасти и все равно не стать сильным? Значит, стать взрослым вовсе не утешение? Значит, в жизни нет прибежища? Нет такой надежной цитадели, что устояла бы против надвигающихся ужасов ночи?

Мне тошно писать то, что сейчас читают.

Любовь это прожитые вместе годы, года летом, осенью также интересно и ново, как и в зной, и стужу. Когда строишь бесконечные планы: то вместе пошли за ягодами, то наломали сирени, то катались на санках или играли в футбол.

Не дружить с литературой — это самая большая ошибка человека.

Бывают мгновения, когда я один, а вокруг вакуум.

Книги только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть.

Такие вот интересные существа, эти женщины, что о них говорят всегда и везде.

Я испытывал простое и самое большое на свете счастье — я был жив.

Да, свободного времени у нас достаточно. Но есть ли у нас время подумать?

Человек в наше время — как бумажная салфетка: в неё сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают.

У нас одна обязанность — быть счастливыми.

Искать кроликов в шляпах — гиблое дело, все равно как искать хоть каплю здравого смысла в голове у некоторых людей.

Про женщину всегда сплетничают, даже если ей уже стукнуло девяносто пять.

Искать кроликов в шляпах – гиблое дело, все равно как искать хоть каплю здравого смысла в голове у некоторых людей.

Влюбляются те, кто близки между собой по духу.

Мертвая бабочка еще не означает, что гром грянет в ясную погоду. Богу по силам все.

А ведь в прежние времена никому не дано было видеть, как умирает дорога. Ну, можно было еще заметить, как она постепенно угасает, или ночью в постели вдруг уловить своего рода намек, толчок, смятенное предчувствие – дорога сходит на нет. Но проходили годы и годы, прежде чем дорога отдавала богу свою пыльную душу и взамен начинала оживать новая. Так было: новое появлялось медленно, старое исчезало медленно. Так было всегда. Было, да прошло. Теперь это дело нескольких часов.

Главные потрясения и повороты жизни – в чем они? – думал он сейчас, крутя педали велосипеда. Рождаешься на свет, растешь, стареешь, умираешь. Рождение от тебя не зависит. Но зрелость, старость, смерть – может быть, с этим можно что-нибудь сделать?

Чтобы полноценно жить, человек обязан быть многогранным и разносторонним. Сто работ, сто занятий, тысячу перспективных дел и обязанностей.

Джим умудрился прожить около двадцати лет, хотя ему совсем недавно исполнилось 13. Если смотреть только вперед, можно увидеть намного больше.

Побывала я в Париже, в Вене, в Лондоне – и всюду одна да одна, и тут оказалось: быть одной в Париже ничуть не лучше, чем в Гринтауне, штат Иллинойс. Все равно где – важно, что ты одна. Конечно, остается вдоволь времени размышлять, шлифовать свои манеры, оттачивать остроумие. Но иной раз я думаю: с радостью отдала бы острое словцо или изящный реверанс за друга, который остался бы со мной на субботу и воскресенье лет эдак на тридцать.

Вопрос журналиста: Как вы считаете, что станет с человеком, всегда думающим о смерти? Рей Брэдбери: Тогда вы станете Вуди Алленом.

Вино из одуванчиков. Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить…

Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир. И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет. Я ЖИВОЙ,— подумал он. Пальцы его дрожали, розовея на свету стремительной кровью, точно клочки неведомого флага, прежде невиданного, обретенного впервые…

Пусть луч мира пройдет через вас как через призму. Пламенем на бумажный лист будущей книги.

Искать кроликов в шляпах – гиблое дело, все равно как искать хоть каплю здравого смысла в голове у некоторых людей.

от холода. Зимой — помогать пережить насморк и долгие вечера…

Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и ощутил их пушистые ножны. … В ушах, как в раковинах, вздыхал ветер. Многоцветный мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Лесистые холмы были усеяны цветами, будто осколками солнца и огненными клочками неба. По огромному опрокинутому озеру небосвода мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой. Дуглас шумно дышал сквозь зубы, он словно вдыхал лёд и выдыхал пламя. Тысячи пчел и стрекоз пронизывали воздух, как электрические разряды. Десять тысяч волосков на голове Дугласа выросли на одну миллионную дюйма. В каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор.

Не требуйте гарантий. И не ждите спасения от чего-то одного – от человека, или машины, или библиотеки. Сами создавайте то, что может спасти мир, – и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.

Книги демонстрируют гнилые пятна на коже жизни. Поэтому их часто боятся.

Даже бабушка, когда спустится в зимний погреб за июнем, наверно, будет стоять там тихонько, совсем одна, в тайном единении со своим сокровенным, со своей душой, как и дедушка, и папа, и дядя Берт, и другие тоже, словно беседуя с тенью давно ушедших дней, с пикниками, с теплым дождем, с запахом пшеничных полей, и жареных кукурузных зерен, и свежескошенного сена. Даже бабушка будет повторять снова и снова те же чудесные, золотящиеся слова, что звучат сейчас, когда цветы кладут под пресс, — как будут их повторять каждую зиму, все белые зимы во все времена. Снова и снова они будут слетать с губ, как улыбка, как нежданный солнечный зайчик во тьме.

Когда человеку исполняется шестнадцать лет, ему кажется, что умнее его нет на целом свете. Если в тридцать продолжает думать также – значит, так и не вырос.

Должны разводить собственные райские сады, — тихо закончил я. Смерть — дело одинокое.

Где-то на Земле есть некий Человек и у него Рычаг, довольно ему нажать на рычаг – и он спасет эту планету. Но Человек этот сейчас не у дел. Заветный Рычаг покрывается пылью. А сам он играет в карты — Бетономешалка

современная литература классика фантастика художественная литература зарубежная литература любимое философия роман зарубежная проза американская литература

Я не люблю машины. Я ненавижу Интернет, ненавижу компьютеры. Они мешают нам жить, они отбирают наше время. Люди слишком много работают за компьютерами, они слишком много болтают, вместо того чтобы слушать и слышать друг друга.

Время гипнотизирует людей. В девять лет человеку кажется, что ему всегда было девять и всегда так и будет девять. В тридцать он уверен, что всю жизнь оставался на этой прекрасной грани зрелости. А когда ему минет семьдесят – ему всегда и навсегда семьдесят. Человек живет в настоящем, будь то молодое настоящее или старое настоящее; но иного он никогда не увидит и не узнает.

Первое, что узнаешь в жизни, – это что ты дурак. Последнее, что узнаешь, – это что ты все тот же дурак.

Не каждый день человеку предоставляется вторая попытка.

Доброта и ум – свойства старости. В двадцать лет женщине куда интересней быть бессердечной и легкомысленной.

В том-то и беда с вашим поколением, сказал дедушка. Мне стыдно за вас, Билл, а еще журналист! Вы готовы уничтожить все, что есть на свете хорошего. Только бы тратить поменьше времени, поменьше труда, вот чего вы добиваетесь.

Вечно все то же: один ждет другого, а его нет и нет.

В положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять – не боишься риска.

Красивая обложка не гарантирует вкусного содержания.

Я получил образование в библиотеке. Совершенно бесплатно.

Слезы порою помогают начать новую жизнь. Я люблю плакать.

Возьми лето в руку, налей лето в бокал — в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток, поднеси его к губам — и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…

Главное для меня — не переставать удивляться. Перед отходом ко сну я непременно даю себе наказ с утра пораньше обнаружить что-нибудь удивительное.

Мы сами создали зло и постоянно дарим ему новые силы.

Луна, проглянув сквозь щель в темных тучах, следила за мной, будто огромный глаз. Я шел, ступая по зеркалам, а из них на меня смотрели та же луна и те же тучи. Я шел по небу, лежавшему у меня под ногами, и вдруг — вдруг это случилось…

Бьете точно в цель! Врач должен копать канавы. Землекоп раз в неделю дежурить в детском саду. Философы дважды в десять дней мыть грязную и жирную посуду. Математики пусть руководят занятиями в школьных гимнастических залах. Поэты для разнообразия пусть водят грузовики. А полицейские детективы…

Трудно сказать, в какой именно момент рождается дружба. Когда по капле наливаешь воду в сосуд, бывает какая-то одна, последняя капля, от которой он вдруг переполняется, и влага переливается через край, так и здесь в ряде добрых поступков какой-то один вдруг переполняет сердце.