Цитаты про зрителя

После всех мучений, которым я подвергал зрителей, мне ещё везёт, что у меня есть работа.

Хорошие декорации для любителей – спасение. Сколько актёрских грехов прикрывается живописностью, которая легко придает всему спектаклю художественный оттенок! Недаром же так много актёрских и режиссёрских бездарностей усиленно прячутся на сцене за декорации, костюмы, красочные пятна, за стилизацию, кубизм, футуризм и другие «нэмы», с помощью которых стараются эпатировать неопытного и наивного зрителя.

Уйми в коленях дрожь, и на колени встанет зритель.

Если путём упражнений актёр мог получить дар перевоплощения, то естественно, что в каждом спектакле каждый из актёров должен вызвать у зрителя полную иллюзию. Играть все должны так, чтобы зритель забыл, что перед ним сцена…

Каждый зритель приносит в театр свою собственную акустику.

В театре жизни единственные настоящие зрители — дети.

Искусство отражает не жизнь, а зрителя.

Стать зрителем собственной жизни — это значит уберечь себя от земных страданий.

Если ты хочешь, чтобы зрителю стало немного грустно, ты должен рыдать над этой фотографией.

Это похоже на состояние одержимости духом; разница заключается в том, что этот дух не существует, а существуют только симптомы одержимости. Этот дух условен, но в тот момент, когда телезритель доверяет съемочной группе произвольно перенаправлять свое внимание с объекта на объект, он как бы становится этим духом, а дух, которого на самом деле нет, овладевает им и миллионами других телезрителей. Происходящее уместно назвать опытом коллективного небытия, поскольку виртуальный субъект, замещающий собственное сознание зрителя, не существует абсолютно – он всего лишь эффект, возникающий в результате коллективных усилий монтажеров, операторов и режиссера. С другой стороны, для человека, смотрящего телевизор, ничего реальнее этого виртуального субъекта нет.

Зрители хотят быть шокированными.

Было нечего терять,
стало нечего найти.
Для кого играть в театр,
когда зритель не на «ты»?

«Газпром» — мечты коняшек сбываются! Как говорится: «Бабло налогоплательщиков коню под хвост». 200 лямов… Вот это я понимаю конские цены! И вообще, зачем «Газпрому», монополисту, нужна реклама на ТВ? Причём на конском! Чтобы завлекать зрителей покупать газ? Не понимаю, мы что-то пропустили? У вас есть конкуренты? Мы где-то ещё можем покупать газ в дом? Друзья, у нас оказывается есть выбор, а мы и не знали!

Если ты хочешь, чтобы зрителю стало немного грустно, ты должен рыдать над этой фотографией.

Так всегда бывает в кино — в самый последний момент, когда женщина уже готова сесть в самолет, появляется в полном отчаянии мужчина и под иронично–сочувственными взглядами служащих авиакомпании хватает ее в охапку, целует и возвращает в свой мир. Появляется надпись «Конец», и зрители расходятся, пребывая в уверенности, что эта пара отныне и впредь будет неизменно счастлива.

«В кино никогда не показывают, что было дальше», в утешение самой себе произнесла она. А дальше — брак, кухня, дети, секс по обязанности, пусть даже и супружеской, но все более редкий, а вот и впервые найденная записка от любовницы, и желание закатить скандал, а потом — обещания, что это никогда больше не повторится, потом вторая записка (уже от другой женщины), и снова скандал и угроза развода, но на этот раз муж уже ничего не обещает с такой определенностью, а всего лишь говорит, что любит ее. Третья записка (от третьей женщины), а за ней обычно предпочитают промолчать, сделать вид, что ничего не происходит, ибо с мужа станется сказать теперь, что он ее больше не любит и она может уходить на все четыре стороны.

Ничего такого в кино не показывают. Фильм кончается раньше, чем начинается другой мир. Так что лучше не думать.

Получается как в игре: то, что для одной команды добро, для её соперников — зло, а для зрителей всего этого действа — зрелище, которое, судя по всему, вне морали, как ни верти…

Я провел большую часть вечера, переключая каналы телевизора и не находя ничего занимательного. Как это ни печально, масса народа проводит вечер именно так. А что, если все это экранное мерцание, подумал я, преобразуется в мозгу в импульсы, ну вот как от опиума, и моделирует поведение зрителя, заставляя его снова и снова бессмысленно нажимать на кнопки пульта?

Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно… Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним.

Это переход с поста на пост. Показ фильма продолжается, а зрители и не подозревают о том, что произошло.

Я сформировавшийся режиссёр. Если я снимаю «Золушку», зритель сразу видит тело в карете.

… зрители не хотят знать всей правды. Да, им хочется правды, но в строго отмеренных дозах.

Бывают «концертные» натуры — они каждую минуту своего присутствия превращают в шоу. Тебе остаётся только подыгрывать или, как зрителю, тупо ждать антракта. А есть такие — всё больше молчат, но к их молчанию хочется прислониться лбом или щекой.

Здесь нет дублей, зрителей тоже нет. Фильм — это история, а история — это мы, мы и есть фильм.

Другая псевдолюбовь может быть названа сентиментальной. Ее сущность в том, что чувство переживается только в воображении, а не в реальных отношениях с другим человеком. Наиболее широко распространенная форма этой любви — «заместительное» любовное удовлетворение, переживаемое потребителем песен, кинокартин и романов с мелодраматическими сюжетами. Все неосуществленные желания любви, единения и близости находят удовлетворение в поглощении такой продукции. Мужчина и женщина, которые в отношениях друг к другу не способны проникнуть сквозь стену отчуждености, бывают растроганы до слез, когда представляют себя участниками счастливой или роковой любовной истории, разыгрываемой на экране. Для многих пар это единственный способ пережить любовь — не реально, разумеется, а лишь в качестве ее зрителей. Как только они опускаются в мир действительных отношений, они становятся холодны и бездушны.

Все мы чувствительны, когда выступаем в роли зрителей. Все мы бесчувственны, когда действуем.

Ну зачем футболистам трусы? Майки — понятно: чтобы зрители отличали, кто в какой команде и чтобы в пафосные моменты их снимать и махать. Гетры эти смешные — тоже ладно, они для удобства икроножных мышц. Ну а трусы-то зачем? Без них футбол был бы увлекательнее раз так примерно в пятьсот.

Развлекать себя – это, можно сказать, главное дело моей жизни. Так уж я устроен.
Чем бы я ни занимался, я всегда одновременно наблюдаю за собой со стороны – натурально как зритель в театре. Вижу свои жесты, слышу реплики, оцениваю, сопереживаю. Но, увы, не могу ни уйти, ни даже отвернуться, когда представление мне не по вкусу. Зато могу вмешаться и на ходу перекроить сценарий, если, конечно, хватит ума и таланта угодить самому привередливому в мире зрителю – себе.

После всех мучений, которым я подвергал зрителей, мне ещё везёт, что у меня есть работа.

Мы можем отдавать только то, что в нас есть, не больше, правда? А на сцене я уже не я, или, может быть, точнее, там сменяют друг друга разные «я». Наверно, в каждом из нас намешанно множество всяких «я», согласны? Для меня театр — это прежде всего разум, а уж потом чувство. Разум раскрепощает и оттачивает чувство. Надо ведь не просто плакать, или кричать, или смеяться, а так, чтобы зрители тебе поверили. Знаете, это чудесно. Мысленно представить себя совсем другим человеком, кем-то, кем я стала бы, сложись все по-другому. В этом весь секрет. Не превращаться в другую женщину, а вживаться в роль и судьбу, как будто моя героиня и есть я. И тогда она становится мною.