Цитаты про вздох

Вздох – это упрек настоящему, улыбка прошедшему

Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман

И снова осень валит Тамерланом, В арбатских переулках тишина. За полустанком или за туманом Дорога непроезжая черна. Так вот она, последняя! И ярость Стихает. Всё равно что мир оглох… Могучая евангельская старость И тот горчайший гефсиманский вздох.

Счастье — это дойти до той тонкой грани безумия, когда черта между сознанием и реальным миром уже стёрта, когда просыпаешься и засыпаешь с мыслями о Ней, когда хочется улыбаться и жить, лишь вспомнив улыбку самого родного, самого любимого человека, когда не нужен никто и ничто без Неё, когда за каждый вздох, каждый Её взгляд, каждое мгновение рядом ты готов отдать всё… и перешагнуть через эту грань, навсегда превратившись из Он и Она в Мы, став единым целым… Это и есть Счастье.

Религия подобна вздоху угнетенного существа, сути безчеловечного мира, она – дух бездушных устоев. Это народный опиум.

— А это нормально, что я так увлечена Арнольдом, ну всякие там вздохи, портреты, поклонение святыне?
— Нормально, пока тебе это не мешает.
— Пока не режу животных на алтаре?
— Ты все правильно поняла.

Было обычное октябрьское утро: по голубому небу бежали пушистые облачка, пахло прелой хвоей, сырой землей и утренней свежестью.
В парке, в старом каменном фонтане, на прозрачной холодной воде плавали желтые кораблики листьев. На земле сквозь разноцветный ковер пробивалась еще зеленая трава. С каждым моим вздохом желтый лист отрывался от ветки и, медленно кружась, опускался на землю. На старых стволах деревьев золотился дымчатый солнечный свет, но в глубоких складках коры оставалась тень. Было тихо, только слышно робкое пение птиц.
Иногда маленькие птички садились на каменные дорожки сквера. Я стояла и боялась дышать, боялась спугнуть листья, солнечные лучики сквозь крону, спугнуть эту тишину.
Небо, деревья, воздух — все было пронизано неярким светом, все было таким пленяющим и умиротворенным, что мне захотелось стать этой тихой осенью. В ней были капли грусти, но в ее мирном увядании было свое торжество. Торжество последней красоты засыпающей природы.

Когда рядом кто-то умирает, ты этого не чувствуешь. Вот в чем горе жизни. Сострадание — скрытое злорадство. Оно как вздох облегчения. Ведь мучаешься не ты, и не тот, кого ты любишь.

Друзьям, наперсникам случайным своих не поверяйте тайн,
Сто бед над головой развеяв, чужим не доверяйте тайн.
Не выдавайте тайну, ибо того, что вы не сберегли,
Другой сберечь не в силах тоже. Итак, не выдавайте тайн.
Фальшиво сердце, а язык наш — он сплетни разносить горазд!
Так из душевного гарема своих не выпускайте тайн.
Коль сердце и язык не стали наперсниками — лишний труд
Твердить: «Теперь — ни слова людям!» Своих не разглашайте тайн!
Не испускайте тучи вздохов и не катите слез рекой;
Вотще не рассыпайте жемчуг — и нить не разрывайте тайн!
И, раскромсав язык болтливый и сердце вдребезги разбив,
И требуху шнырнув собакам, вовек не раздавайте тайн!

В этих полных горя вздохах траур жизни я таю,
В каждом вздохе — сотня вздохов, сокративших жизнь мою.

Ах, иссякает жизнь моя, я сгорбился, иссох,
И равен сотне вздохов стал мой каждый горький вздох.

Каждое мгновение — это развилка дороги, и мы должны выбрать: защитить ли себя, кого-то еще или свою заветную мечту. Каждый из нас подобно котелку на трех ножках, отчаянно пытается сохранить равновесие в бурлящем потоке времени. Каждый последний вздох открывает дверь в ад, и причиной тому — ненависть.

В каждой женщине что-то есть, порой хватает полуулыбки, рассеянного вздоха, подрагивающей ножки, выбившейся прядки волос. Даже в самой невзрачной дурнушке таится клад.

— От судьбы никому не уйти, — сказал он нетерпеливо. И никто не знает, когда она тебя настигнет. Какой смысл вести торг с временем? И что такое, в сущности, длинная жизнь? Длинное прошлое. Наше будущее каждый раз длится только до следующего вздоха. Никто не знает, что будет потом. Каждый из нас живет минутой. Все, что ждет нас после этой минуты, только надежды и иллюзии.

Красивая женщина – это профессия.
И если она до сих пор не устроена,
ее осуждают и каждая версия
имеет своих безусловных сторонников.
Ей, с самого детства вскормленной не баснями,
остаться одною, а, значит, бессильною,
намного страшнее, намного опаснее,
чем если б она не считалась красивою.
Пусть вдоволь листают романы прошедшие,
пусть бредят дурнушки заезжими принцами.
А в редкой профессии сказочной женщины
есть навыки, тайны, и строгие принципы.
Идет она молча по улице трепетной,
сидит как на троне с друзьями заклятыми.
Приходится жить — ежедневно расстрелянной
намеками, слухами, вздохами, взглядами.
Подругам она улыбается весело.
Подруги ответят и тут же обидятся…
Красивая женщина — это профессия,
А все остальное — сплошное любительство.

На что похожа любовь? У неё есть руки, чтобы помогать другим, у неё есть ноги, чтобы спешить на помощь к бедным и нуждающимся, у неё есть глаза, чтобы видеть горе и нужду, у неё есть уши, чтобы слышать людские вздохи и жалобы, — вот на что похожа любовь.

Есть только она, женщина, которой он принадлежит весь до последней кровинки, до остатнего вздоха, и ничего уж с этим поделать никто не сможет! Это всего сильнее на свете!

Но убивают все любимых, —
Пусть знают все о том, —
Один убьет жестоким взглядом,
Другой — обманным сном,
Трусливый — лживым поцелуем,
И тот, кто смел, — мечом!

Один убьет любовь в расцвете,
Другой — на склоне лет,
Один удушит в сладострастьи.
Другой — под звон монет,
Добрейший — нож берет: кто умер,
В том муки больше нет.

Кто слишком скор, кто слишком долог,
Кто купит, кто продаст,
Кто плачет долго, кто — спокойный —
И вздоха не издаст,
Но убивают все любимых, —
Не всем палач воздаст.

Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать.
Кат говорит:
— Раненые лошади.

Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост:
— Изверги, живодеры! Да пристрелите же их!

<…>
… Мы смутно видим темный клубок — группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди, валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги. <…> Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Медленно, покорно она опускается на землю. Мы отнимаем ладони от ушей. Крик умолк. Лишь один протяжный замирающий вздох еще дрожит в воздухе. Потом он снова подходит к нам. Он говорит взволнованно, его голос звучит почти торжественно:
— Самая величайшая подлость — это гнать на войну животных, вот что я вам скажу!

Не с первого взгляда, но до последнего вздоха верю в любовь, в нас, в себя, верю в Бога…