Цитаты про возмущение

Цитаты про возмущение

Требовалось вставить пропущенное слово: «заяц беляк и заяц….». «Серак», – написал Вася в тетради по окружающему миру и посмотрел в окно.
– Вась, подумай, может, не серак? – едва сдерживаясь от негодования и возмущения, уговаривала мама.
– Очень даже серак! – проговорил проходящий по коридору папа. – Все животные – сераки, особенно весной, когда это серако, пролежавшее всю зиму, пахнет. В парк не зайти!
Госпожа Рузвельт попросила генерал-майора тут же при ней задать заключённым вопрос — нет ли у кого-нибудь из них жалоб на имя Организации Объединённых Наций?Генерал-майор угрожающе спросил:
— Внимание, заключённые! А кому было сказано про «Казбек»? Строгача захотели?
И арестанты, до сих пор зачарованно молчавшие, теперь в несколько голосов возмущённо загалдели:
— Гражданин начальник, так курева нет!
— Уши пухнут!
— Махорка-то в тех брюках осталась!
— Мы ж-то не знали!Знаменитая дама видела неподдельное возмущение заключённых, слышала их искренние выкрики и с тем большим интересом выслушала перевод:
— Они единодушно протестуют против тяжёлого положения негров в Америке и просят рассмотреть этот вопрос в ООН.
Эта женщина тем, что была здесь, нарушила весь ритуал. И потому все старались как можно больше шуметь, громко разговаривать, шутить, смеяться, чтобы заглушить страшный немой укор ее молчания. Казалось, она заставила пустые стены вопить от возмущения, сбрасывать на мечущихся по комнатам людей тонкую пыль вины, которая лезла им в ноздри, въедалась в душу…

Эти наезды на искусство, на театр, в частности. Эти совершенно беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о нравственности, о морали, и вообще всяческими, так сказать, благими и высокими словами: «патриотизм», «Родина» и «высокая нравственность» — вот эти группки оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло очень себя ведут, к которым как-то странно власть нейтральна, дистанцируется. Мне кажется, что это безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры. А запрет цензуры — я считаю, что это величайшее событие векового значения в нашей жизни, в художественной, духовной жизни нашей страны. <…> … с нами разговаривают наши начальники непосредственные таким лексиконом сталинским, такими сталинскими установками, что просто ушам своим не веришь! Это говорят представители власти, мои непосредственные начальники, господин Аристархов так разговаривает. <…> Мы сидим и слушаем это. <…> Но это полбеды. Главное, что есть такая мерзкая манера — клепать и ябедничать друг на друга. Мне кажется, это просто сейчас недопустимо! Цеховая солидарность, как меня папа учил, обязует каждого из нас, работника театра — артиста ли, режиссера ли, — не говорить в средствах массовой информации плохо друг о друге. <…> Творческое несогласие, возмущение — это нормально. Но когда мы заполняем этим газеты и журналы, и телевидение — это на руку только нашим врагам, то есть тем, кто хочет прогнуть искусство под интересы власти.
Бытует мнение, что самым гнусным преступлением на свете является убийство детей. Убийство стариков вызывает презрительное возмущение, но уже не будит инфернального ужаса. Убийство женщин также воспринимается крайне неодобрительно – как мужчинами (за что женщин убивать-то?) так и женщинами (все мужики – сволочи!)
А вот убийство человека мужского пола, с детством распрощавшегося, но в старческую дряхлость не впавшего, воспринимается вполне обыденно.
Не верите?
Ну так попробуйте на вкус фразы: «Он достал парабеллум и выстрелил в ребенка», «Он достал парабеллум и выстрелил в старика», «Он достал парабеллум и выстрелил в женщину» и «Он достал парабеллум и выстрелил в мужчину». Чувствуете, как спадает градус омерзительности? Первый тип явно был комендантом концлагеря и садистом. Второй – эсэсовцем из зондеркоманды, сжигающим каждое утро по деревеньке. Третий – офицером вермахта, поймавшим партизанку с канистрой керосина и коробкой спичек возле склада боеприпасов.
А четвертый, хоть и стрелял из парабеллума, легко может оказаться нашим разведчиком, прикончившим кого-то из трех негодяев.
Драматизация — это намеренное создание переживаний, драм, активное раскручивание души на какие-либо (и в первую очередь эмоционально болезненные) переживания. Например, на возмущение. Или, обиду. Или, как минимум недовольство.
У Райкина в чём проблема? Я вам объясню. На мой взгляд — Константин Райкин замечательный актёр совершенно, недовостребованный, на мой взгляд, как раз из-за своего театра. Великолепный артист! <…> У него талант такой, знаете, такой лёгкий, как воздушный шарик. Потом, что произошло? На одном собрании рядом с этим «шариком» упало «бревно начальственное». Оно не на него упало, оно упало рядом. Но всё, что сейчас происходит уже третий месяц, вот эти крики Константина Аркадьевича — это возмущение легкого, хрупкого предмета по поводу того, что нельзя же брёвнам падать, понимаете, ведь оно же могло же и убить. Так вот, не надо брёвнами пытаться… не надо брёвнами регулировать культурную отрасль. Не надо!
Публичное возмущение придает значимости любому дураку.
Атмосфера — настоящий океан газов и водяных паров, и мы живем на дне этого океана, подвергаясь всем возмущениям преобладающих приливов и отливов, испытывая воздействие его титанических вихревых течений.
Берегите своё возмущение для важных обстоятельств: будьте пастырем ваших слез. Сцены только тогда эффективны, когда редки.
От возмущенья покраснев,
Я еле сдерживаю крик,
Но гневом отвечать на гнев —
Это не выход, а тупик.
У народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести.
одна крестьянка после тяжелого рабочего дня положила перед своими мужчинами охапку сена. А когда они с возмущением спросили, не сошла ли она с ума, она ответила: «Ну, как я могла знать, что вы обратите на это внимание? Я готовлю пищу для вас, мужчин, вот уже двадцать лет, и за все это время вы ни словом не дали мне понять, что едите не сено!»


Независимо от того, по какой причине вас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания — ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением.
Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз — ревную. Это — смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.
Она могла на полном серьезе утверждать, что проезжающая мимо машина была зеленого цвета, даже несмотря на то, что в реальности она была красная. На мое справедливое возмущение по этому поводу она вскидывала свой гордый носик и говорила абсолютно официальным тоном, что так сказала ей мама и все тут.
Услышанный мимолетом анекдот. Такси летит в пропасть. В такси водитель и пассажир — еврей. Еврей говорит с возмущением таксисту: Ты счетчик-то хоть выключи.
Секрет успеха в том, чтобы вызвать возмущения у как можно большего числа людей.
Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: «Я-то ни в чем не виноват» и «ничего не сделал». Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! <…> Если в чем-то мы и остались невинны, то только потому, что нам не удалось преступить закон – не повезло.
Тот, кто намерен делать добро, не должен ожидать, что люди уберут все камни с его пути, он обязан спокойно принять свой жребий и в том случае, если ему навалят новых. Преодолеть эти трудности может лишь такая сила, которая при столкновении с ними духовно просветляется и укрепляется. Возмущение — это растрата сил.
Все это сантименты, — с возмущением заключал Черв. — Не так нужно бороться. Бороться нужно хладнокровно, хорошо рассчитав удар. Нужно выбирать подходящий момент, а не предаваться отчаянию и гибнуть геройской смертью. Лично я прихожу в бешенство от одной мысли об этих бедных девочках, не могу уснуть, лопаюсь от злости. Но погибнуть вот так — значит просто себя успокоить. Более того, доставить себе удовольствие. Но нам необходимо выстоять и победить. Нужно выиграть войну, повесить всех мерзавцев и построить такое общество, где это больше никогда не повторится.
– Нет, я не понимаю, – с напускным возмущением воскликнула Илона. – Почему нет такого способа самоубийства: лечь в ванну с лепестками роз, выпить стакан клубничного сока, съесть плитку шоколада и умереть от блаженства?!
– Ну хоть один вопрос можно?
– Валяй.
– То есть когда капитан на нас ругается, это означает, что мы ему тоже нравимся?
– Ну чего вы там копаетесь?! – как раз гаркнул Станислав в комм и с возмущением услышал в ответ зычный пилотский хохот.
– Да он нас прямо-таки обожает!
Но что же, собственно говоря, произошло в XVI веке в научной области?
Кант был, видимо, первый, кто признал решающую роль за «коперниканской революцией», сыгранную ею в процессе развития современной науки. Но что же сделал Коперник, кроме того, что поместил землю, на которой мы живем, со всем тем, что на ней находится, на аристотелевское Небо?
… каким бы ни было это небо для верующих христиан, для всех ученых того времени оно было небом «математическим» или математизированным. Следовательно, поместить землю на такое Небо означало призвать этих ученых без промедления приняться за решение громадной (но отнюдь не бесконечной) задачи по разработке математической физики. Именно это и было сделано христианскими учеными. А поскольку они делали это в мире по большей части уже христианском, то смогли это сделать без слишком громких, доходящих до безрассудства — и даже до возмущений — криков.
Сначала это было свободное поселение, но потом жители начали выражать возмущение тем, что некому, дескать, дать взятку, где коррупция и мздоимство, и как же без бюрократии? Чтобы пресечь народное негодование, на дороге поймали нескольких воров: одного назначили мэром, остальные заняли другие административные должности…

Может быть, нам нечего ответить Польше? Есть. Мы тоже можем потребовать от поляков платить и каяться. Например, за уничтоженные храмы Русской православной церкви. Причем, подчеркиваю, не РПЦЗ — Русской православной церкви за рубежом, которая образовалась после революции, а тех, что находились в лоне Московской патриархии. В первую очередь от поляков можно потребовать покаяния за разрушенный и разграбленный в 1924-1926 годах собор Александра Невского, который был самым высоким зданием в Варшаве и крупнейшим православным храмом в Европе. Уничтожению этого собора польские власти придавали огромное политическое значение, внушая своим соотечественникам, что тем самым они низвергают символ русского господства и чуждой веры. Варшавский магистрат даже выпустил специальный заем, обеспеченный стоимостью материала, полученного в результате разрушения величественного здания, для того чтобы «каждый поляк мог стать причастным к этому святому делу». Так путем создания круговой поруки вопиющему акту вандализма был придан вид события, ставшего чуть ли не предметом национальной гордости. Разрушение уникального памятника архитектуры длилось почти два года и потребовало, по разным данным, от полутора тысяч до пятнадцати тысяч малых взрывов. Впоследствии яшмовые колонны из разрушенного собора были перевезены в усыпальницу маршала Пилсудского в Кракове, а мраморные плиты и фрески использованы для украшения многих зданий в Варшаве. У тех поляков, кто сохранил трезвый взгляд на вещи, это сатанинское действо вызвало ужас и возмущение.
Бушующее море — как плачущий ребёнок. От него не прятаться надо — обнять. Любое возмущение лечится любовью. Чем сильнее возмущение, тем больше любви нужно ребёнку, женщине или… морю.
Каждый солдат воюет на своей войне. Джеф вернулся из Вьетнама с презрением к бюрократии и непреходящим возмущением властью. Он отдал два года войне, в которой нельзя победить, и его приводили в ужас разбазаривание денег, имущества и жизней. Джефа воротило от обмана и предательства политиков. «Нас втянули в войну, которой никто не хотел, — самое больше надувательство в мире».
Стадо не способно к возмущению, естественно. Зато оно не способно и к творчеству, ибо только личность создает новое.