Цитаты про Немцев

— Дядя Игорь, а когда война закончится?
— Когда всех немцев перебьем, Вань.
— Но ведь война никак не связана с количеством живых и мертвых немцев.
— Да? А с чем же тогда связана?
— Со злобой и ненавистью. С враньем и пропагандой. С обидой и местью. С чем угодно, только не с национальностью.

Немец любит природу, но природа в его представлении — это знаменитая Валлийская арфа. Своему саду он уделяет максимум внимания: сажает семь розовых кустов с северной стороны и семь — с южной, и, если они, не дай Бог, выросли неодинаковыми по размеру и форме, немец от волнения теряет сон. Каждый цветок подвязывается к колышку. Природная красота цветка теряется, но немец доволен: ведь главное, чтобы цветок был на своём месте и вёл себя прилично.

… немец ни за что не улыбнется, пока не увидит, какая цена прикреплена к шутке…

Черепной указатель — полная чушь: после десятилетий измерений углов и сведения в таблицы самых разнообразных признаков так никто и не сумел отличить с абсолютной уверенностью череп еврея от черепа немца.

Обрусевший немец лучше, чем обнемечившийся русак. Пожалуй, это наивысший продукт послепетровской цивилизации. Если бы Россией правили штольцы, империя бы не рухнула.

— Пап, а я вот понять одного не могу: почему у немцев всё хорошее, а у нас нет?
— Ну… Потому что мы победили и точно знаем, что мы хорошие. А немцам это нужно каждый день доказывать.

Немцы попытались отметить день рождения Гитлера. Опрометчиво. Нагло. Печально. Больно. Именно в такой последовательности и развивались события. Дед молодец.

Немцы знают толк в архивном деле: фотографию на документе можно переклеить, можно сделать пластическую операцию, удалить или добавить шрамы, но вот изменить размеры черепа не так-то просто, и немцы тщательно заносили в «дело» результаты таких обмеров.

Взгляните на вещи как немцы — реально.

Научили евреев убивать…

Можно сказать, это была судьба.
Видите ли, кто-то может сказать, что немецкий фашизм получился от антисемитизма, не в меру ретивого вождя и нации озлобленных баранов, но всё это ничего бы не дало без любви немцев к одному интересному занятию: Жечь.
Немцы любили что-нибудь жечь. Лавки, синагоги, Рейхстаги, дома, личные вещи, умерщвленных людей и, само собой, книги. Хороший костер из книг всегда был им по душе…

Это нонсенс — говорить, что немцы не могут измениться.

Тому, кто по-немецки не говорит, мы не рады.

Американцы гоняли немцев смотреть раскопанные рвы, в которых догнивали трупы замученных, а немцы говорили, что «они ничего не знали». Это бесило американцев:
— Хватит трепаться, будто вы не знали того, что у вас под носом творилось! Почему же мы, жившие за тысячи миль от Германии, были извещены обо всех ужасах в вашей стране…

Я мог бы, конечно, и больше, но вы, товарищ командир, своим нижним бельем распугали всех немцев.

Значит, немцам будет война до победного конца или до смерти. Другого русским не дано по праву рождения.

В нюрнбергском Дворце юстиции заседал Международный трибунал, и там в качестве обвинительных документов тоже показывали фильмы о зверствах гитлеровского режима. Здесь тоже отворачивались от экрана, надевали непроницаемые очки, а некоторые военные преступники даже… плакали. Судьям и прокурорам невольно вспомнилась старинная сентенция: «Бойтесь побеждённых немцев! Если им не удалось затопить мир в крови, они затопят его своими слезами…»

— На что ты смотришь?
— Как думаешь, немцы украли даже наше северное сияние?
— Нет, это невозможно!
— Моя мама говорила, что если видишь северное сияние, значит, дом рядом.
— Если любишь северное сияние, можешь прятаться с нами, у нас есть сияние… и укрытие.

— Если что-то пойдет не так и меня схватят… я хочу умереть от норвежской пули, а не от немецкой.
— Договорились.

Фельдмаршал Теодор-Федор фон Бок, поздравляя Паулюса с назначением на танкодромы в Вюнсдорф-Бергене, о политической «возне» там, наверху, высказался более откровенно:
— От размягчения костей немецкий народ переключается на размягчение мозгов… В любом случае, — договорил фон Бок, — от этого парня с челкой на лбу всегда надо прятать спички подальше, чтобы он не устроил хорошего пожара…

Да, летом 41—ого было всякое. Пыльные колонны наших пленных, дороги, забитые беженцами, дезертиры и расстрелы, были паника и ощущение свершившейся катастрофы. Но если бы было только это, как нам часто представляется по сегодняшним фильмам и книгам, то 25 августа немцы действительно маршировали бы по Москве. Значит, происходило и другое. Планировались и осуществлялись контрудары. Перестраивалась стратегия. Подтягивались резервы. А главное, открылось удивительное русское явление – массовый героизм.

Немцы могут разрушить город, уничтожить его сокровища, оставить нас без тепла и света, но им не дано истребить веру в душах людей!

— Дед, не умирай, слышишь?! — Мне можно, я старый. Одно жалко — знать бы, когда война кончится… — Весной кончится. — Больно ты скорый сынок, до весны нам немцев не погнать. — Весной 45—го. Я точно знаю! Мы эту Победу никогда не забудем, дед, понимаешь! Для нас 9 мая — самый главный праздник будет! Важнее Нового года. И Ветераны каждый год будут идти по главной улице, а все им будут цветы дарить и спасибо говорить. Минута молчания каждый год и через 10 лет, через 20 и через 40, через 70… Всегда, понимаешь, дед! И кино снимать будут. Потому что если бы не вы, нас бы вообще не было!

Штрафной пробьет Немец (игрок сборной Чехии), кстати он действительно немец, играет в «Шальке—04».

Он не мог слышать немецкую речь. Его не смирял даже Бетховен. Исключения подтверждают правила. Миллионы нормированных аккуратистов раз в триста лет рождают бунтаря космической несдержанности. Бетховены появляются как протест самой природы, которая не может вечно терпеть посредственность. Басаргин знал, что он не прав. Все народы одинаково нужны Земле — это не пропаганда, а правда. Но он ничего не мог с собой поделать, когда слышал немецкую речь.

Немцы стреляют как швейцарские часы… только подпольные!

Бьорндален неуловимой вермишелью просочился мимо немцев!

Русское упрямство — из—за него немцы проиграют войну.

Опережаем немок на полтора километра. Это даже не трамвайная остановка, а расстояние от речного вокзала до бог знает куда. (биатлон)

— Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен. — Ну да, за то, что они у нас тут сделали…— Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали.