Цитаты про кусок

— Ступайте прочь! Прочь от меня! Уходите, слышите? Я не желаю вас больше видеть. Никогда. Я буду счастлива, если вас разорвет снарядом! На тысячи кусков! Я…
— Не утруждайте себя подробностями. Основная мысль ваша мне ясна.

Вода меняет форму и обтекает предметы, находит тайные пути, о которых никто и не догадывается — крошечную щель в крыше или в днище коробки. Хотя это и самый изменчивый из элементов, он может размыть землю, потушить огонь, сдвинуть кусок металла. Даже дерево, дополняющее воду, не может выжить без влаги.

Чёрт… Гимнастика целый день говорит тебе «нет», насмехается над тобой, снова и снова, обзывая тебя идиоткой и сумасшедшей. Если вы любите нестись на скорости на неподвижный объект — конь для Вас! Если вы любите отрывать от ладоней куски кожи — брусья для Вас! Нет ничего забавнее, чем мозоли на порвавшихся мозолях — это супер сексуально. А упражнения на полу? Вы издеваетесь? Кто же не любит выхаживать в леотарде, натирающем задницу, и бесконечно повторять идиотские движения — это изумительно! Если вы любите падать — гимнастика для Вас! Вы падаете на лицо… на задницу… на спину… на колени… и ломаете гордыню! Я не люблю падать… я ОБОЖАЮ!

Хорошая мать дает пасынку больший кусок пирога, чем своему ребенку.

В падении тоже есть свой позитив. Не надо бояться этого. Даже в депрессию я люблю упасть на какое-то время, она бывает для меня питательной. А находиться все время в какой-то стабильности, в довольстве… Это, мне кажется, какой-то кусок мяса, а не человек. Человек должен страдать!

Хорошо ведь иметь верный кусок хлеба на старости лет!

Богатому для радости богатства мало, нищему – достаточно куска хлеба.

Воспоминания юности — это кусок масла на чёрствую горбушку старости…

Если я не выпью кофе три раза в день, то усыхаю, как кусок жареной козлятины.

Женщина должна выглядеть как женщина. В куске картона нет ничего сексуального,

Знаешь, что такое настоящая ирония? Это когда ты несчастен, но несчастье подмерзло уже и покрылось льдом. Потом живой слой, кусок души — и снова лед. И так много раз. А сверху, на мерзлоте, под холодным солнцем распускаются белые цветы иронии.

Женитьба как кусок мыла: пахнет хорошо, но неприятное на вкус.

Человека так просто сделать счастливым. Спускаясь вечером в подземку и покупая билет, ты говоришь кассиру: «Как поживаете?» А он тебе: «Всё в порядке. А вы?» И всё. Вы разошлись и никогда больше не встретитесь, зато вы накормили друг друга чем-то очень важным — небольшим куском внимания.

Нас достал интернет. Это просто одна сплошная фальшь. Ты можешь быть отъявленным суперменом по ту сторону монитора, а на самом деле, ты — кусок дерьма, проводящий жизнь в маленьком уголке собственной комнаты, который не в состоянии даже голос подать…

— Как ты с этим справляешься? Финник смотрит на меня с недоверием. — Я не справляюсь, Китнисс! Абсолютно. Каждое утро я выдергиваю себя из кошмаров и вижу, что в реальном мире ничего не изменилось. — Что—то в выражении моего лица заставляет его замолчать. — Лучше не поддаваться этому. Собрать себя заново в десять раз сложнее, чем рассыпаться на куски.

Невежество есть нечто такое, чем можно снискать себе пропитание, наука же заставляет голодать. Приходится выбирать: либо быть учёным и худеть, либо быть ослом и пощипывать травку. О граждане, пощипывайте травку! Наука не стоит ни одного лакомого куска.

— Я был там не четыре месяца.
— Что?
— Это здесь четыре, а там время тянется совсем иначе. Четыре месяца идут за сорок лет.
— О, Боже!..
— Они меня резали и рвали так, что живого места не оставалось… Но я становился единым целым. Как по волшебству, чтоб начать снова. А в конце дня, в конце каждого адова дня, Аластар приходил ко мне. Каждый день… И предлагал выход. Он предлагал мне сделку. Мои пытки прекратятся, если я сам стану палачом. И каждый день я посылал его. Каждый день я вспоминал свет солнца… Целых тридцать лет… Но потом я сломался, Сэмми. Я не смог… И дал свое согласие. Прости, Господи, я сам стал драть их на куски! Я потерял счет этим… Этим… несчастным…
— Дин, но ведь ты продержался целых тридцать лет, кто бы ты ни был…
— Эта память… Она всегда со мной. Если бы я мог не чувствовать, Сэмми! Если бы мог послать все чувства к черту!..

Наша власть – как фруктовое желе. А надо, чтобы это был твердый кусок мяса, хорошо прожаренный, хорошо проперченный.

Представители власти подобны фруктовому желе. А ведь должны быть твердым, хорошо прожаренным куском мяса, хорошо приправленным перцем.

Очень странная страна Ливан. По незнанию представляется выжженной и пустынной: руины, французы, жара, дикие, заросшие арабы в халатах и козы. Я учусь тут арабскому у водителей и посудомоек. Харкающийся язык, по крайней мере, у посудомоек. Сухой. Как ветер с песком. У них нет «вы», но все «любимые». Везде Аллах. Проникновение Аллаха в жизнь правоверного раз в тысячу больше, чем Христа – в католическую. Базарный язык, но с изысками. Нет у них «доброго утра». Есть утро светлое, сметанное, жирное, денежное, жасминовое, сладкое, в конце концов, но доброго – нет. Поэзия, с базарными отзвуками. «Приятного» аппетита нет тоже, арабы, похоже, не фанаты сдержанности. Им вообще понятие аппетита чуждо: кушать тут рады всегда, потому пожелания к еде здесь звучат как «да будет еда твоя вкушена с радостью и здоровьем», а пророк у них так и сказал – если что упадет во время еды, подбери и сожри, чтоб не досталась еда шайтану, и пальцы оближи, потому что не знаешь ты в каком куске пищи – благодать. Очень жирно, очень сладко, очень щедро…

Историки давно уже заметили, что войны, как правило, начинаются во времена изобилия. Во время голода людям не до того – им бы кусок хлеба найти. Когда люди кушают ровно столько, чтобы едва-едва волочить ноги, они ведут себя очень вежливо. Зато когда начинается пир, тут-то и наступает момент подробно разобраться, кто где должен сидеть за столом.

Бывает, когда впереди праздник или особенное событие, за неделю почти не живёшь, смотришь в светлое послепослезатра, не замечая обыкновенные среду, четверг, пятницу. И праздник потом обязан окупить эти пропущенные дни, но никогда не окупает, всегда остаётся тень недовольства, потому что нет такого события, которое могло бы компенсировать напрасно потраченный кусок жизни.

Душу формирует и детский сад, и семья. Но прежде всего школа! Я в первый класс пошёл в 1943-м. Зима, война… Какой завтрак тебе дома соберут? Чай из трав. Кусок хлеба. А в школе с самого утра топилась печка. После второго урока учительница заваривала чай всё на тех же травах, каждому наливала в его кружку чуть-чуть разведённого сахарина — личного! Открывалась дверь — и дежурный вносил противень, на котором лежали пирожки. С чем уж они были, не помню, но они казались нам самыми вкусными на свете! Мы их ели, прихлёбывая кипяток, а учительница в это время рассказывала разные истории. Это называлось — воспитание! Это называлось — забота! Забота о следующем поколении. С этого начинается воспитание любви к Родине — когда ты чувствуешь заботу Родины о себе. А сейчас я слушаю все эти рассуждения — платное образование, элитные школы… Я вообще не понимаю, что это такое — элитные ученики. Что такое элитные собаки или лошади — понимаю. А элитных людей не знаю — знаю образованных. Интеллигентных знаю. Попытка заместить один класс другим — интеллигенцию на элиту, степень элитарности которой определяется уровнем их дохода, — рождает расслоение, а с ним одичание душ, которое мы получили.

Ревность — штука до крайности болезненная. Она сродни укусам, но не комариным и не волчьим: укусам мошкИ. МошкА не просто кусает — вырывает крохотные, микроскопические куски плоти.

Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?.. В течение жизни одного сердца эта линия перемещается на нем, то теснимая радостным злом, то освобождая пространство рассветающему добру.

Я собираюсь, дамы и господа, всех вас кусками нарезать!

— А вы сами, — сказал Фариа, — почему вы не убили тюремщика ножкой от стола, не надели его платья и не попытались бежать?
— Потому, что мне это не пришло в голову, — отвечал Дантес.
— Потому что в вас природой заложено отвращение к убийству: такое отвращение, что вы об этом даже не подумали, — продолжал старик, — в делах простых и дозволенных наши естественные побуждения ведут нас по прямому пути. Тигру, который рождён для пролития крови, — это его дело, его назначение, — нужно только одно: чтобы обоняние дало ему знать о близости добычи. Он тотчас же бросается на неё и разрывает на куски. Это его инстинкт, и он ему повинуется. Но человеку, напротив, кровь претит; не законы общества запрещают нам убийство, а законы природы.

Ты сейчас, наверное, очень занята с каким-нибудь сногшибательным парнем, но мне кажется, тебе следует знать, что твоя подруга Миранда Хоббс только что достала кусок торта из мусорного ведра и съела его. Возможно, тебе понадобится эта информация, когда ты будешь оформлять меня в психушку.

Он кусок картона против шторма. Ты заслоняешься им от неизбежного отчаяния.

В деревне существуют циклы, жизнь-смерть, рассвет-закат, весна-осень, но в городе всё иначе, приходит ночь — ты спишь или пытаешься уснуть, а потом наступает день, и тебе надо вставать и идти на работу. Утро может быть радостным временем — солнышко сияет, всё выглядит замечательно. Иные из нас просто землю роют копытом, а иные — нет. А некоторым из нас приходят самые лучшие мысли ещё до того, как мы окончательно проснулись. А потом день кончается и начинается ночь. Ещё один кусок жизни исчез навсегда. Потом вы никогда не вспомните это день… Дни уносятся так быстро, что вы этого почти не замечаете. Завтра будет ещё один день. Утро — главная часть цикла, это очень удобное время. Вот когда ты делаешь всё, что не должен был сделать вчера, когда ты принимаешь трудные решения. С этими идеями, возникающими ранним утром одна проблема — при свете дня вы уже не кажетесь себе таким гением…

— А-а-а! Ужасный сон! Вы, Мэри, Глэдстоун и я были в ресторане, тот дьявольский пони тоже там был. С вилкой в копыте он бросился на меня!… Что вы применили?
— Свадебный подарок.
— Кто танцевал у меня на груди?!
— Это был я.
— А почему лодыжка чешется?
— Потому что из нее торчит кусок дерева.

Слушайте: я знаю, что вы во многом очень не похожи. Но вы должны понять, что с точки зрения дедушки… вы оба — куски говна.

Любое путешествие расширяет горизонты и прочищает мозги.

Ураганы, смерчи, цунами — даже самый отъявленный романтик понимает, что на одних радугах настоящей любви не построишь.

— Один повар из Ночного Дозора. Он за что-то разозлился на короля, не помню уже. Когда король приехал в Сумеречную Башню, повар убил его сына и запёк его в большой пирог вместе с луком, морковкой, грибами и беконом. В тот вечер он подал этот пирог королю. Королю так понравился вкус его собственного сына, что он попросил второй кусок. Боги превратили повара в огромную белую крысу, питающуюся лишь своим потомством. С тех пор он бродит по Сумеречной Башне, пожирая собственных детёнышей. Но что бы он ни делал, он вечно остаётся голодным.
— Если бы боги превращали каждого убийцу в огромную белую крысу…
— Боги прокляли Повара-Крысу не за убийство и не за то, что он подал на стол королевского сына в пироге. Он убил гостя под своей крышей. Такого боги не прощают.

Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право! Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. … оказывается, это не суждено. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо.

С улицы пришли два куска грязи… утверждают, что они мои дети… попробую отмыть, по голосу вроде похожи…

Я мыслю противоречиями. Моя истина размыта на куски, и рассматривать их я могу только каждый в отдельности.

Куда легче унижать, оскорблять и обращаться с человеком как с куском говна, чем признать, что ты его любишь.

Ты не смог стать кем-то другим, ты — ничто. Заготовка. Кусок мрамора, которого никак не коснется резец. Шмат глины, оставленный гончаром «до лучших времен». Недосказанное слово в снежной пустыне чистого листа. Ты знаешь, каким ты был задуман, и знаешь, кем ты мог стать — но мечешься между… Ты беспомощен. Ты сломанная кукла в руках ребенка, который не ведает, что даже у кукол есть сердце…

Ушел мужчина — это значит, от Вас просто отвалился ненужный кусок. Учитесь любить жизнь больше мужчин!

Сейчас, кажется, стало модным замуровывать капсулы с посланиями, чтобы дать людям будущих веков некоторое представление о нас. Я приготовил собственную. Я поместил в неё несколько довольно крупных кусков динамита, пороха и нитроглицерина. Мою капсулу должны вскрыть в 3000-мгоду. Она покажет им, кто мы на самом деле.

Каждый съеденный кусок остается во рту две минуты, два часа в животе, и два месяца на бедрах…

— Ты всего лишь машина. Только имитация жизни. Робот сочинит симфонию? Робот превратит кусок холста в шедевр искусства?
— А Вы?

Реально больно могут сделать лишь те, кого ты подпускаешь ближе всех. Те, кто забирается к тебе в душу и рвёт её на части, от чего тебе кажется, что лучше не станет никогда. Чёрт. Я… Я бы руку себе отрубил прямо здесь, в этой забегаловке, лишь бы еще хоть раз ощутить это чувство с женой. Моя женщина не разбила мне сердце, она… Она вырвала его, разорвала на куски, растоптала их и скормила псу. Она причинила мне столько боли, но больше она этого не сделает, больше я никогда этого не почувствую. Вот сидишь ты, нихрена не понимаешь, что у тебя это есть. У тебя есть всё, так что держись за это. Вцепись двумя руками и не отпускай.

Ближе — прислонившись ко мне плечом — и мы одно, из нее переливается в меня — и я знаю, так нужно. Знаю каждым нервом, каждым волосом, каждым до боли сладким ударом сердца. И такая радость покориться этому «нужно». Вероятно, куску железа так же радостно покориться неизбежному, точному закону — и впиться в магнит. Камню, брошенному вверх, секунду поколебаться — и потом стремглав вниз, наземь. И человеку, после агонии, наконец вздохнуть последний раз — и умереть.

Счастье — самое скользкое из всех кусков мыла…

Я видел многие племена пустыни. Это самые красивые люди, которых я когда-либо встречал. Им было безразлично, какой мы национальности — немцы или англичане, венгры или африканцы. Вскоре и нам это стало безразлично. Мне сделалось ненавистно само понятие нации. Постоянное осознавание, ощущение своей и чужой национальной принадлежности разрушает человека. Мэдокс погиб только из-за этого. Пустыню нельзя затребовать, либо завладеть ею — она словно кусок ткани, уносимый ветрами, и его нельзя прижать и удержать камнями.

Некоторые люди ставят ни во что истинную чувствительность. Чувствительность без рассудительности — напиток, бесспорно, водянистый, однако рассудительность, не сдобренная чувствительностью, — кусок слишком горький и сухой, чтобы его можно было проглотить.

[Гомер поздно вечером ужинает в гостиной один, рядом тарелка для Барта. Диктор в телевизоре…]

— А вы знаете, где сейчас ваши дети?!
— Я же еще вчера сказал, что нет!

[Гомер берет кусок еды из тарелки Барта и пережевывая…]

— А действительно, где Барт? Его ужин стынет… И исчезает…

Компромисс — это искусство разделить пирог так, чтобы каждый был уверен, что лучший кусок достался ему.

Ein Kompromiss, das ist die Kunst, einen Kuchen so zu teilen, dass jeder meint, er habe das größte Stück bekommen.

Он кусок картона против шторма. Ты заслоняешься им от неизбежного отчаяния.

Всё глубже и глубже становится рана,
И это необратимо.
Словно куски разбитого стекла,
Всё глубже с каждым днём, боль в сердце моем.
Ты была так хрупка, но
Взвалила на себя мою вину.

Deeper, deeper, the wound just gets deeper
Like pieces of broken glass that I can’t reverse.
Deeper, it’s just the heart that hurts every day.
(You) who was punished in my stead,
You who were only delicate and fragile.

Всякая деловая мера по отношению к кому-то — личный выпад. Каждый кусок дерьма, который человеку приходится глотать каждый божий день, есть выпад против него лично. Называется — в интересах дела. Пусть так. Но все равно — сугубо личный выпад. И знаешь, от кого я это усвоил? От дона. От своего отца. От Крестного. У него, если в друга ударит молния, — это рассматривается как личный выпад. Когда я ушел в морскую пехоту, он посчитал, что его это задевает лично. В чем и кроется причина его величия. Почему он и есть великий дон. Он все воспринимает как свое личное дело. Как господь бог. Без его ведома перышко у воробья не выпадет, и он еще проследит, куда оно упало. Верно я говорю? И хочешь знать еще кое-что? С теми, кто воспринимает несчастный случай как личное оскорбление, несчастные случаи не происходят.

Я расскажу вам историю. Не о себе, обо мне потом. Это просто история, вы готовы? Давным давно, ну, на заре времен Бог был очень занят сотворением мира, как это теперь принято говорить. Однажды он отдал жабе кувшин и сказал: «Будь осторожен, внутри него смерть». Очень гордый жаб не знал, что ему предстоит провалить божественную миссию — хранить смерть, и обещал оберегать кувшин. Но однажды жаб встретил лягушку.
«Дай мне подержать кувшин смерти», — сказала лягушка. С очень умным видом жаб сказал: «Нет». Но лягушка настаивала, и после долгого нытья жаб сдался. «Ты можешь подержать его, но только чуть-чуть», — сказал он. Обрадовавшись, лягушка начала жонглировать кувшином, бросая его из лапки в лапку. Жаб был придурком. «Прекрати», — крикнул он, но было поздно: лягушка уронила кувшин, и он разлетелся на куски. И смерть вырвалась на волю.
И с этого момента все живые существа стали смертными. Представьте, насколько был бы лучше мир, если бы лягушки не существовало на данный момент. Теперь мы все знаем, что мы все умрем. Некоторые раньше других. У меня получилось намного раньше…

В падении тоже есть свой позитив. Не надо бояться этого. Даже в депрессию я люблю упасть на какое-то время, она бывает для меня питательной. А находиться все время в какой-то стабильности, в довольстве… Это, мне кажется, какой-то кусок мяса, а не человек. Человек должен страдать!

В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году Энди Дюфрейн сбежал из тюрьмы Шоушенк. От него остались только грязные тюремные тряпки, кусок мыла и старое кайло, стертое почти до основания. Помню, я подумал, что такой штукой можно прорыть туннель лет за шестьсот. У Энди на это ушло меньше двадцати лет.

Лучше враг из цельного куска, чем друг, приклеенный слегка.

Это поколение утратило истинное значение романтики. Столько песен, в которых нет уважения к женщинам. Нельзя относиться к женщине, которую любишь, как к куску мяса. К своей любимой нужно относиться, как к принцессе. Петь ей те песни о любви, в которых есть настоящий смысл. Возможно, я старомоден, но уважение к женщине, которую ты любишь, должно быть приоритетом.

Не обязательно тратить время на общение с пациентами. Они куски мяса, а мы — мясники.

Лев испытывал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен догнать тот кусок еды, который так заботился о нем, — догнать и символически от него отказаться.

Как гласит одна пословица, собака, которая хвастается куском мяса, должна быть осторожнее, чем та, у которой мясо уже отобрали.

В человеке, весящем 70 килограммов, содержится, между прочим:
— 45 литров воды,
— достаточно извести, чтобы побелить курятник,
— фосфора, которого хватит на 2200 спичек,
— жиру примерно на 70 кусков мыла,
— железа на двухдюймовый гвоздь,
— углерода на 2200 карандашей,
— одна ложка магния.

— Ещё он сказал… слово на букву «Н».
— Сестра, передайте этому пахучему куску «Д», что я повешу его за слово на букву «Я».

Аппетит приходит с первым куском, а ссора с первым словом.

Каждый день, в который вы не пополнили своего образования хотя бы маленьким, но новым для вас куском знания… считайте бесплодно и невозвратно для себя погибшим.

— Потому что мне страшно одной, по ночам. Мне нужно за что-то держаться, чтобы пережить ночь. Мне все равно, за что. Лишь бы держаться. – Она опять глубоко затянулась, – Ночь – это самое страшное время. Для меня, да. Она тянется бесконечно. Она знает все мои тайны. И когда мы со Стивом лежали в постели и у меня было такое чувство, что меня сейчас разнесет на куски, а он не сможет меня удержать, потому что мы с ним ругаемся по какому-то совершенно идиотскому поводу… в общем, мне захотелось найти кого-то, кто поможет мне пережить ночь. Потому что со Стивом я все равно себя чувствовала неуверенно.

Лучше враг из цельного куска, чем друг, приклеенный слегка.

Когда я брошу наконец мечтать о лучшей доле,
Тогда окажется, что ты жила в соседнем доме,
А я измаялся, в другой ища твои черты,
Хоть видел, что она не ты, но уверял, что ты.

А нам светил один фонарь, и на стене качалась
То тень от ветки, то листвы размытая курчавость,
и мы ходили за куском вареной колбасы
В один и тот же гастроном, но в разные часы.

Одиночество подобно куску янтаря, внутри которого бабочка сохраняется вечно, в неизменной красоте. Лишь в одиночестве душа и тело женщины остаются чистыми и молодыми.

Я хочу рассказать о человеке и его мечте. Это был обыкновенный человек, живущий на планете Земля. И мечта у него была обыкновенная, простая, другой бы и за мечту её не посчитал… уютный домик, маленькая машина, любимая жена и славные детишки. Человек умел не только мечтать, но и работать. Он построил свой дом, и дом даже получился не слишком маленьким. Встретил девушку, которую полюбил, и она полюбила его. Человек купил машину – чтобы можно было ездить в путешествия и быстрее возвращаться домой. Он даже купил ещё одну машину – для жены, чтобы та не слишком скучала без него. У них родились дети: не один, не двое, а четверо прекрасных, умных детей, которые любили родителей. И вот, когда мечта человека исполнилась, ему вдруг стало одиноко. Его любила жена, его обожали дети, в доме было уютно, и все дороги мира были открыты перед ним. Но чего-то не хватало. И однажды, тёмной осенней ночью, когда холодный ветер срывал последние листья с деревьев, человек вышел на балкон своего дома и посмотрел окрест. Он искал свою мечту, без которой стало так тяжело жить. Но мечта о доме превратилась в кирпичные стены и перестала быть мечтой. Все дороги лежали перед ним, и машина стала лишь сваренными вместе кусками крашеного железа. Даже женщина, спавшая в его постели, была обычной женщиной, а не мечтой о любви. Даже дети, которых он любил, стали обычными детьми, а не мечтой о детях. И человек подумал, что было бы очень хорошо выйти из своего прекрасного дома, пнуть в крыло роскошную машину, помахать рукой жене, поцеловать детей и уйти навсегда…Он спустился в спальню, лёг рядом с женой и уснул. Не сразу, но всё-таки уснул. И старался больше не выходить из дома, когда осенний ветер играет с опавшей листвой. Человек постиг то, что некоторые узнают в детстве, но многие не понимают и в старости. Он осознал, что нельзя мечтать о достижимом. С тех пор он старался придумать себе новую мечту, настоящую. Конечно же, это не вышло. Но зато он жил мечтой о настоящей мечте.

Видеть и слышать, как лгут и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь, сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, — нет, больше жить так невозможно!

Если хочешь выжить, научись драться. Мы живем на войне, где каждый сам за себя. Некоторые сбиваются в стаи, чтобы было проще грызть горла одиночкам. Но любой может предать, кинуть, разорвать на части даже того, с кем он много раз бился за общий кусок счастья. И лишь безумцы вроде нас с тобой придумывают что-то большее и пытаются идти до конца. Я вот сейчас иду один. Но ты где-то рядом. Если бы тебя не было, то как бы я мог идти?
Меня бы тоже тогда не стало.