Цитаты про гнёт

Я заглянул в эту душу: тайный гнет давил ее постоянно, тревожно путалось и билось неопытное самолюбие, но все существо ее стремилось к правде. Я понял, почему эта странная девочка меня привлекала: не одной только полудикой прелестью, разлитой по всему ее тонкому телу, привлекала она меня: ее душа мне нравилась.

Под гнётом свинцового купола,
В центре бессовестного Урбана.
Дорогой, которая выбрана,
Туда где встретим последний рассвет.Под гнётом свинцового купола
На улицах Урбана.
Под песню, что нами придумана,
Туда, где встретим последний рассвет.

Девочка моя, каждый человек живет со своей трагедией. И каждый справляется с ней как может: кто-то работает сутками до самозабвения; кто-то пытается убежать от прошлого, и города мелькают, как в калейдоскопе. А кто-то варит джемы, живя под гнетом невозможности встречи с тем, кому сделал больно.

И хотя мы сталкиваемся с трудностями сегодня и будем сталкиваться с ними завтра, у меня всё же есть мечта. Эта мечта глубоко укоренена в американской мечте.
Я мечтаю, что однажды эта нация распрямится и будет жить в соответствии с истинным смыслом её принципа: «Мы считаем самоочевидным, что все люди сотворены равными».
Я мечтаю, что однажды на красных холмах Джорджии сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут сидеть вместе за братским столом.
Я мечтаю о том, что наступит день и даже штат Миссисипи, изнемогающий от жары несправедливости и гнёта, превратится в оазис свободы и справедливости.
Я мечтаю, что придёт день, когда мои четыре ребёнка будут жить в стране, где они будут судимы не по цвету их кожи, а в соответствии с их личностными качествами.
Я мечтаю сегодня!
Я мечтаю сегодня, что однажды в Алабаме с её злобными расистами и губернатором, с губ которого слетают слова о вмешательстве и аннулировании, в один прекрасный день, именно в Алабаме, маленькие чёрные мальчики и девочки возьмутся как сёстры и братья за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками.

Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует

Миллионы лет люди страстно мечтали об одном — победить смерть, избавиться от её гнёта, перестать жить в вечном страхе, стать свободными! Только разогнувшись, только взяв в руки палку, мы уже думали, как бы обмануть смерть. Всю нашу историю, и ещё до того — ещё когда история была топким бессознательным безвременьем, мы стремились только к этому. Люди жрали сердца и печень своих врагов, искали мифические источники у чёрта на куличках, глотали толчёные носорожьи рога и толчёные драгоценные камни, совокуплялись с юными девственницами, платили состояния шарлатанам-алхимикам, жрали только углеводы или только протеины в соответствии с рекомендациями геронтологов, занимались бегом, платили состояния шарлатанам-хирургам, чтобы те подтянули нам кожу и разгладили морщины… Всё, лишь бы оставаться вечно молодыми — или хотя бы казаться такими.

Нет человечности без преодоления подлости и нет подлости без преодоления человечности. Каждый раз выбор за нами и ответственность за выбор тоже. И если мы говорим, что у нас нет выбора, то это значит, что выбор уже сделан. Да мы и говорим о том, что нет выбора, потому что почувствовали гнёт вины за сделанный выбор. Если бы выбора и в самом деле не было, мы бы не чувствовали гнёта вины…

Любя тебя, сношу я все упреки и вечной верности не зря даю зароки. Коль вечно буду жить, готов до дня Суда Покорно выносить гнет тяжкий и жестокий

… Я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая, и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защищаться от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только её жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со своим чувством, он, по крайней мере, сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной. Пожалуй, только мужчина может в полной мере почувствовать безвыходность такого положения, только он, вынужденный противиться, чувствует себя при этом и жертвой и преступником. Потому что, если женщина обороняется от нежелательной страсти, она подсознательно повинуется инстинкту своего пола: кажется, сама природа вложила в нее этот изначальный жест отказа, и даже когда она уклоняется от самого пылкого вожделения, ее нельзя назвать бесчеловечной. Но горе, если судьба переставит чаши весов, если женщина, преодолев стыдливость, откроет сердце мужчине, если она предложит ему свою любовь, еще не будучи уверена во взаимности, а он, предмет ее страсти, останется холодным и неприступным! Это тупик, и выхода из него нет — ибо не пойти навстречу желанию женщины означает нанести удар её гордости, ранить её стыдливость; отвергая любовь женщины, мужчина неизбежно оскорбляет самые высокие ее чувства. Тут уже никакого значения не имеет деликатность отказа, бессмысленны все вежливые, уклончивые слова, оскорбительно предложение просто дружбы; если женщина выдала свою слабость, всякое сопротивление мужчины неминуемо превращается в жестокость; отказываясь от её любви, он всегда становится без вины виноватым. Страшные, нерасторжимые узы! Только что ты еще был свободен, принадлежал самому себе и никому ничем не был обязан, и вот внезапно тебя подстерегают, преследуют, как добычу, ты становишься целью чужого, нежеланного желания. Потрясенный до глубины души, ты знаешь: теперь днём и ночью кто-то ждёт тебя, думает о тебе, тоскует и томится по тебе, и этот кто-то — женщина. Она хочет, требует, она жаждет тебя каждой клеточкой своего существа, всем своим телом. Ей нужны твои руки, твои волосы, твои губы, твое тело и твои чувства, твои ночи и твои дни, всё, что в тебе есть мужского, и все твои мысли и мечты. Она хочет всё делить с тобой, всё взять у тебя и впитать в себя. Спишь ты или бодрствуешь — где-то в мире есть теперь существо, которое беспокойно ожидает тебя, ревниво следит за тобой, мечтает о тебе. Что толку, если ты стараешься не думать о той, которая всегда думает о тебе, что толку, если ты пытаешься ускользнуть, — ведь ты принадлежишь уже не себе, а ей. Другой человек теперь, как зеркало, хранит твое отражение — нет, не так, ведь зеркало отражает твой лик только тогда, когда ты сам, по своей воле подходишь к нему; она же, эта любящая тебя женщина, она вобрала тебя в плоть и кровь свою, ты все время в ней, куда бы ты ни скрылся. Ты теперь навечно заточён в другом человеке и никогда больше не будешь самим собой, никогда больше не будешь свободным, и тебя, неповинного, всегда будут к чему-то принуждать, к чему-то обязывать; ты все время чувствуешь, как эта неотступная мысль о тебе жжёт твое сердце. Охваченный ненавистью и страхом, ты вынужден терпеть страдания той, которая тоскует по тебе; и я знаю теперь: для мужчины нет гнёта более бессмысленного и неотвратимого, чем быть любимым против воли, — это пытка из пыток, хотя и вина без вины.

Низкая душа, выйдя из-под гнета, сама гнетет.

Сотрудничество представителей науки и рабочих — только такое сотрудничество будет в состоянии уничтожить весь гнет нищеты, болезней, грязи. И это будет сделано. Перед союзом представителей науки, пролетариата и техники не устоит никакая темная сила.

Религия есть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой па других, нуждою и одиночеством.

Многие думают, что детство было самым лучшим и приятным временем их жизни. Но это не так. Это самые тяжелые годы, поскольку тогда человек находится под гнетом дисциплины и редко может иметь настоящего друга, а еще реже – свободу.

Человек, который прощает своим родителям и родителям родителей, спасает их души от гнета вины и одновременно освобождает как их, так и свою душу для будущих детей.

До рождения ты не нуждался ни в чём,
А родившись, нуждаться во всем обречён.
Только сбросишь гнет постыдного тела,
Снова станешь свободным, как Бог, богачом.

Да, я человек с такими противоречиями! А может быть, не столько мой мозг, сколько моё прошлое — в результате того гнёта, которым оно давило меня, — превратило меня в человека с противоречиями.

Мы освободимся от высшего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства.

Жизнь у моря. Это самое лучшее – слышать его шум день и ночь, вдыхать его запах, гулять вдоль берега и смотреть за горизонт, где скругляется земля… Сознавать, что там, в глубине, происходит столько всего такого, что нам никогда не увидеть и не узнать. Словно за твоим порогом сразу начинается какая-то великая тайна… А еще штормы. Когда волны перехлестывают через волнорез, ветер гнет деревья как траву, а ты наблюдаешь за всем этим, сидя в доме, где тепло, сухо и уютно…

Тирания не приемлет гордости и свободы, потому под ее гнетом злость всегда расцветает.

В молодости люди любят цеплять на себя всякие дурацкие позорные ярлыки, а потом сутулятся под их гнетом до глубокой старости…

Гнет темноты по-разному действует на души людей. Человек перед лицом ночи познает свое несовершенство. Он видит мрак и чувствует себя немощным. Под черным небом он подобен слепцу. Наедине с ночью человек приходит в уныние, преклоняет колена, падает наземь, повергается ниц, забивается в нору или жаждет обрести крылья. Почти всегда он готов бежать от присутствия безликого Неведомого. Для него оно непостижимо. Он дрожит, он сгибает спину, – недоумевает, но порой его влечет туда.

Достигнуть дна, добраться до последней степени униженности, махнуть на себя рукой, опуститься — и повторять это снова и снова, с бессознательным, погибельным упорством! Стать фитюлькой, нулем, смешаться с грязью; и тут, под гнётом и страхом позора, вдруг вспыхнуть и опомниться, собирая себя из собственных останков.

Современный христианин… может иногда ходить в церковь по воскресеньям, держать в своей библиотеке современные духовные книги, в гостиной – старые иконы, в руках — чётки, может подавать небольшую милостыню.Однако он злится из-за несоответствия других людей его ожиданиям, жаден до денег, погружён в эгоизм, жажду комфорта, беспокойство, конкуренцию. И это не является жизнь во Христе. Здесь пахнет смертью.Чем сегодня отличается христианин от остальных людей? Если у него нет долготерпения, кротости, радости, простоты и особенно смирения, это означает, что он ничего не понял о жизни во Христе. О жизни, которая обновляет, преображает и облагораживает человека даже под гнётом ежедневных трудностей.Жизнь таких христиан скатывается до бессмысленного и глупого выживания, ведь человек не может жить только ради пенсии, ради второй квартиры или ради новой машины. Мы не ждём кардинальных изменений, действуем без надежды. И мы постоянно торопимся, тем самым вышивая себе саван.Жизнь, говорим мы, черна и безрадостна, это тусклая и мутная рутина. У христиан сегодня двойная жизнь, не всегда они обладают чистотой и цельностью личности. Это раздвоение – большое страдание. Христианин не должен казаться одним, а быть другим, говорить одно, а делать другое. Это притворство, хорошее или плохое, не может быть чертой христианина. Христианин в повседневной жизни и христианин по воскресеньям – не разные люди… существует такое благочестивое лицемерие. Аллегория одержимого стремления человека к совершенному внешнему виду – листья смоковницы, скрывающие его внутреннюю пустоту и наготу.Если у нас, христиан, нет радости личной встречи со Христом, тогда каков смысл нашей христианской идентичности и формального посещения церкви? Св. Григорий Синаит говорит: если не узнаем, какими нас создал Бог, то не познаем и того, какими нас сделал грех. Если мы не познаем свет благодати, то скажем, что нам хорошо и в полумраке. В свете открывается наша действительность. В свете будет открыта истина Церкви.

В тот день человечество вспомнило ужас, который представлял собой жизнь под их гнетом. Жизнь загнанных зверей, заточенных в ими же возведенной клетке.

Вы знаете также, что женщинам в общем и целом приписывают так называемое «физиологическое слабоумие», то есть меньшую интеллигентность, чем мужчине. Сам факт спорен, его истолкование сомнительно, однако один аргумент в пользу вторичной, благоприобретенной природы этого интеллектуального захирения сводится к тому, что женщины пострадали под гнетом раннего запрета направлять свою мысль на то, что их больше всего интересовало, то есть на вопросы половой жизни.

У великих людей часто было несчастное детство. Тиски соперничества, суровый гнет обстоятельств, периоды бедствий, уколы презрения и насмешки, испытанные в ранние годы, необходимы, чтобы пробудить беспощадную целеустремленность и цепкую сообразительность, без которых редко удаются великие свершения.