Цитаты про Дженнифер

– По правде я не знаю, вернётся ли он вообще когда-нибудь. С одной стороны я надеюсь на это… но с другой, я надеюсь, что в другом месте ему будет лучше. Отец, похоже, решил задержаться на какое-то время. Но то, что он решил остаться… не означает, что ему тут рады. Мы со Стайлзом чувствуем это каждый день. Так, как Вы и говорили. И это заставляет меня вспомнить цитату, с которой Дженнифер начала наш первый урок. И когда я это чувствую… ощущение такое… словно сердце окутывает тьма.
– И как ты с этим справляешься?
– Смотрю на друзей.

— А потом «Говорящая с призраками»! Призраки — это круто.
— Но призраков нельзя увидеть.
— Да, но она может, нам даже не придётся их делать. Мы тупо можем типа… «вон призрак», а все такие «где?», а мы такие Дженнифер Лав Хьюит может их видеть, а они такие «Уааааау».

Она была бездумно уверена, что существует правильный способ решить любое дело и что если бы была такой, какой должна быть, то знала бы этот правильный способ. Терапия помогла Дженнифер понять, что она никогда не достигнет этого состояния; и на самом деле ей следует беспокоиться как раз тогда, когда она перестает мучиться, принимая решения.

Сэм, кто самый сексуальный экстрасенс: Патрисия Аркетт, Дженнифер Лав Хьюит или ты?

Находясь под таким сильным давлением бессознательной потребности верить в свою божественность, он не имел контакта со своим внутренним чувством. Таким образом, Хол не мог знать себя настолько хорошо, чтобы правильно слышать других. Единственным способом, который позволял Холу понимать окружающее и эффективно взаимодействовать с ним, было радикальное сокращение его мира. Так, он сосредоточился на внешнем, на поведении, на поверхностном. Отрицал сферу субъективного, прятался от своей человеческой ограниченности. Он сузил свой мир до размеров, которыми можно было управлять, но при этом потерял способность руководить своими эмоциями и взаимоотношениями с людьми. Хол, как и многие из нас, был убежден, что незнание — это неудача, недостаток чего-либо, противоположность знанию. Когда он пришел к признанию своей ограниченности, то понял, что незнание фактически является частью опыта познания. Только гении и идиоты (странная параллель!) не понимают пределов своего знания. Мы — конечные и смертные — сознаем, что не можем знать все, и вынуждены учитывать, что всегда существует нечто, ускользающее от рассмотрения. По мере накопления все большего и большего знания мы также накапливаем осознание своей невежественности во многих и многих областях. Хол по-прежнему с охотой учится, но он сбросил ужасный груз попыток сначала узнать достаточно, а потом уже действовать. Если бы мы действительно знали достаточно, мы смогли бы доверить все машинам. Как обнаружила Дженнифер, люди требуются как раз в таких ситуациях, когда решения должны приниматься без достаточного знания, — в большинстве по-настоящему важных жизненных ситуаций. Холу необходимо было отрицать свою ограниченность. Ограничения означали для него смерть и несовершенство. Он добросовестно пытался узнать все о своей профессиональной области. Пытался быть готовым к тому, чтобы помочь любому, кто обратится к нему за консультацией. Пытался заставить себя сделать все возможное. Достиг потрясающих успехов, но внутренне погибал от того, что заставлял себя делать больше, чем мог сделать человек. Он был вне себя от гнева на своего сына, который ясно демонстрировал, что больше не считает Хола всезнающим и всемогущим. Открытие Холом своего внутреннего чувства и принятие своей ограниченности освободило его от невыносимого груза ответственности и вины. Он позволил себе стать просто человеком — ранимым, способным ошибиться. Позволил себе кричать от ярости, осознав свои потери. А потом Хол начал жить своей собственной жизнью и экспериментировать с изменениями в своем бытии. Хол понял, что бог обречен на статичное существование самим фактом своего всезнания и всемогущества.

– Она поёт так, словно находится здесь, в этой комнате, и смотрит нам в глаза. Неужели ты не чувствуешь этого? – удивлялась она.
Нет, он не чувствовал. Ему, кстати, вовсе не хотелось чувствовать ничье присутствие в комнате, кроме Дженнифер. И если бы Тебальди вдруг появилась здесь, он немедленно попросил бы её удалиться.

Очевидно, при разделе имущества Дженнифер, в числе прочего, достался и вкус.

Дай ей шанс. Дай себе шанс. Ему нужно попробовать снова встать на ноги, ему нужно внушить себе, что не каждая встреча с женщиной должна быть такой, как та первая встреча с Дженнифер. Дрожь, охватившая всё его тело, бабочки, запорхавшие в животе, трепет при случайном прикосновении к ее коже. А что он чувствовал на свидании с Сарой? Ничего. Ничего! Конечно, его самолюбию льстило, что он ей нравится, и его взволновал сам факт, что он снова начал ходить на свидания. Он испытывал разнообразные эмоции по отношению к ситуации в целом, но к ней самой он не испытывал ничего. Женщина, встреченная несколько недель назад в парикмахерской, и то вызвала у него больше переживаний.

— Вот черт! Дженнифер может встретиться с собой будущей! Последствия могут быть чудовищными!
— Док, а чем это опасно?
— Есть два варианта. Первый: встретившись с постаревшей собой, она от шока потеряет сознание. Второй: может возникнуть парадокс времени, результатом будет цепная реакция, она разорвет саму структуру пространственно-временного континуума и разрушит Вселенную. Это в худшем случае, а так отделаемся нашей галактикой.
— А, ну это пустяки.

Господи, вот смотрю я клипы этих Бритни Спирсов, Кристин Агилер, Дженнифер Лопезов и думаю: сколько ж их бросают мужики? Все клипы одинаковые… впрочем, как и песни.

Эта леди, казалось, поставила передо мной зеркало, в котором отразилось мое собственное стремление постоянно заметать следы и быть готовым объяснить любой свой поступок любому, кто может задать вопрос. Я не раз обнаруживал, что составляю в уме подробные объяснения относительно каких-то незначительных промахов, — задев шинами за бордюр во время парковки, слишком сухо ответив на телефонный звонок, — как будто от меня требовали объяснений. Когда я работал с Дженнифер, я снова и снова поражался тому, как постоянная озабоченность своей виной создает такой поток самокритики, что он ослабляет — почти до катастрофического уровня — структуру человеческой жизни.