Цитаты про дно

Tu sei l’unico mare in cui il mio istinto di sopravvivenza e pari a zero, e quando io sono in te tono, con un sorriso andando a fondo.
Ты — единственное море, в котором мой инстинкт самосохранения равен нулю, и когда я в тебе тону, то с улыбкой иду ко дну

Когда люди идут ко дну, они становятся невыносимыми — орут, кричат, хватаются за что попало.

В мире есть только один человек, способный потянуть тебя на дно или вытянуть на верх — это ты сам.

Тишина камня, падающего в бездонный колодец, была мне ответом. Добрых тридцать секунд миновало, прежде чем камень наконец достиг какого-то дна.

Трудно увидеть дно с неба, но легко увидеть небо со дна.

Переворотов было тут немало:
Вершина дном, а дно вершиной стало —
И люди так же точно всё потом
В теориях поставили вверх дном.

Боже, если бы найти силы встать и перестрелять все это полусны! Но нет сил. Лежишь, приколоченный к самому дну, выжженному дотла. И эта дурацкая лунная рожа пялится на тебя сверху! Вечерней зари не осталось и в помине, а до рассвета еще сто лет.

Когда опускаешься на самое дно, необходим человек, готовый протянуть тебе руку помощи.

Корабль не тонет, он уже утонул. И я не знаю, хватит ли мне сил вытянуть его со дна океана.

Упасть на самое дно не так ужасно, ведь теперь путь только наверх.

Нереально сшить платье и ни разу не исколоться,
Этот мир не поймешь, об него не разбив нутро.
Не изведав дна, не познав глубины колодца,
Не сумеешь веревку вымерять и прикрутить ведро.

Горе — это когда у тебя ничего не осталось. Тебя как будто хоронят, ты словно тонешь в мутной желто-коричневой воде. С каждым вдохом в горло заливается грязная жижа. Здесь не за что ухватиться, нет шансов вырваться на поверхность. Нет смысла бороться. Надо оставить все так, как есть. Ты чувствуешь давление со всех сторон, твои легкие сжимаются. Ты не сопротивляешься и уходишь глубже и глубже. Нет ничего, только дно. Только привкус железа, эхо прошлого и дни, которые кажутся сплошной ночью.

Когда человек перестает верить в себя и теряет волю к жизни, он уподобляется кораблю с пробоиной ниже ватерлинии — сколько воду ни откачивай, так и так пойдешь на дно.

Я тебе оказалась дном, Да отбрось ты все вздохи, жалости, Я тебя прошу об одном: Научись уходить, пожалуйста

Место для корабля без компаса — дно моря.

Ты превосходно встречаешь восход одна
Холодно, а я в это время за тебя до дна.

Леопарды врываются в храм и выпивают до дна содержимое жертвенных сосудов; это повторяется снова и снова, и в конце концов это может быть предусмотрено и становится частью обряда.

Нет уверенности в завтрашнем дне: какое оно будет, завтрашнее дно

Жизнь интересная штука, в тот момент, когда кажется, что выхода нет и ты начинаешь тонуть, невесть откуда появляется плывущее по реке бревно, уцепившись за которое легко можно спастись. А еще, если понимаешь, что неведомая сила затягивает тебя на дно жизни, надо не плакать, не стонать, а опуститься вниз и, сильно оттолкнувшись, вынырнуть на поверхность. Чем хуже нам сейчас, тем лучше потом, из любой ситуации можно найти два выхода, главное, никогда не говорить себе. «Все. Конец. Я погибла».

В том сосуде, куда женщина складывает мужское внимание, дна нету

…есть чаша, которую хочешь, не хочешь, а приходится испить до дна, и эта чаша — собственные жизнь и судьба.

Люди меня поражают. Я наблюдал за их поведением. И могу сказать, что почти все окружающие не имеют ни малейшего представления, что ими движет. И мне даже жаль этих скотов, они достигли дна, но так и не поняли сотен вещей, которые могли бы сделать иначе.

Золото не то, что блестит, а то, что бегает, смеется и переворачивает всё вверх дном

Мне не понятна трусость людей сделать, сказать, почувствовать, с оглядкой на то, а что скажут другие. И сидят они по домам, зарывшись в эмоции, в бесконечные мысли и рвут свои сердца, прикрывшись иллюзией, ложью, потому что так проще… Так проще жить, замерев в своем натянутом до скрипучего блеска, мирке. Только ночью, когда на город опускается черный бархат со звездной россыпью, мысли начинают биться, пульсировать и выворачивать наизнанку, обнажив правду. Механизм дал сбой…
Хочется, чтобы всё выпрыгнуло, выскочило, зашагало и вылетело из меня. Иногда, очень помогает, когда слова связываются в предложения, а предложения в беспрерывный поток. Хочется сильно зажмуриться… сильно, сильно, как в детстве, когда чего-то боишься, а нужно идти вперед и посмотреть своему страху в глаза. Я иду, мне ничего не остается другого, как идти именно вперед, зажмурившись, где-то в глубине души, сжавшись в комок, и царапая изнанку кожи горечью и болью, и ещё одним чувством, которое так старательно заталкивалось на самое дно моего сознания и осознания. Крик, давно перерос в шепот, бег в обычный шаг, огонь в пепел… Круговорот софитов, сцен, сценариев, красок, разноцветной бумаги, строчек, кнопок на клавиатуре, книг и вдруг замерло. Стрелки циферблата не оставляют своего хода, а мне кажется, что зависла секундная, та, которая самая быстрая. Одна стрелка, вторая идут, третья, тонкая и звенящая, парит в воздухе, растворившись в пространстве… Механизм дал сбой…

— Ты скатилась на самое дно. Я с удовольствием испортил тебе всю жизнь.
— Ну и что…. Я люблю тебя, придурок.

— Чё ему надо? Раков захотел? Чё тебе надо?
— «Грязь» — говорит, «Грязная пища, раки со дна грязь едят, их есть нельзя».
— Грязь. Чего? Да ты на себя посмотри — чёрный, как сволочь. Ты «Мойдодыр» читал? А ну пошёл отсюда!

Вот это место [касается указательным пальцем виска], этот череп прямо между моими ушами, — это плохой район. Я не должен оставаться здесь один, я не могу оставаться там наедине с собой. Там как будто находится другой Честер, который хочет утащить меня на дно… И я понимаю, что независимо от того, обстоятельства ли это, или поведение, или что-то типа депрессии, что бы это ни было, я понимаю, что чувствую себя не таким, как когда я активен, когда я выхожу из себя и бываю с другими людьми, бываю отцом, бываю мужем, бываю участником группы, бываю другом, помогаю кому-то. Когда я нахожусь вне себя, я чувствую себя великолепно. Когда я нахожусь в себе, я чувствую себя ужасно. Там [в голове] хаос. И знаешь… много людей думают, что если ты внезапно стал успешен, если тебе выпала счастливая карта, как сказать… то ты будешь абсолютно удовлетворен и счастлив до конца своих дней. Это не так. Для меня жизнь — это… Единственное различие [между Честером и остальными людьми] — это то, что я в «Linkin Park».

И радость, и печаль до дна я пила, как воду из ковша. Я знаю всё… Но я не знаю, какая у тебя душа

Не волнуйся, что нарушится порядок и перевернется жизнь верх дном. Откуда ты знаешь, что «дно» жизни не будет лучше, чем «верх»?

Надо дойти до самого дна, чтобы понять, какой путь выбрать. Добро пожаловать на дно, детка! С этого момента все наладится.

Полторы тысячи человек оказались в воде, когда «Титаник» пошел ко дну. Неподалеку плавали двадцать шлюпок и лишь одна вернулась… Лишь одна… Спасли шесть человек, включая меня. Шесть… Из полторы тысячи…

Неудивительно: он был слишком погружен в свою бездну. Так бывает, когда твой корабль разбился, а ты, глядя в сторону берега, решаешь для себя тонуть. И неважно, что до суши рукой подать. Тебе не страшно: идешь на дно вместе с обломками. Но разве считаешь, что топишь себя сам? Конечно, нет. Во всем виноват шторм.

Когда проблемы тянут ко дну, смотри вверх!

Лихорадит душу,
я обиды не прощаю,
я разрушу,
план твой обещаю!
Ты меня не знаешь,
ты всего лишь отраженье.
Средство есть лишь одно —
сгинь на дно.

Звезды меркнут, падая на дно. Здесь в тишине морской нет никого. Присыпанные лишь песком, Летят туда гонимые тоской. Забытые людской толпой, Желанье исполнять им стало бытом. Они подчас смеялись над тобой, Подчас сверкали как софиты. Теперь их голосом поет прибой — Мотивы вечности заветной. Одна из них была твоей судьбой, Но ты того не ведал…

Любовь — единственное в природе, где даже сила воображения не находит дна и не видит предела.

— Коль, а вот что бы ты хотел для абсолютного счастья? <…> Ты не хотел бы погрузиться на дно океана? Или посмотреть на кратер вулкана с высоты птичьего полёта?
— Нет, Галь. А нахрена мы тогда телевизор покупали?

Сериал под названием «Щупаем дно» продолжается. Второй сезон. Улюкаев пост сдал, Шувалов принял. Это, конечно, мощно — трындеть и вешать лапшу сингапурцам о том, как в России падение доходов закончилось. Ради чего? Ради понтов? Ну мы-то тут как бы тоже слышим вашу бредятину, пусть даже в Сингапуре. Интернет работает, если что. Перед россиянами вам не стыдно такую пургу нести? Более того, заявил, что у некоторых групп населения доходы даже растут. Это у кого? Куда заявку кинуть на вступление в «некоторую группу»? Если некоторые группы населения, это Вы, господин Шувалов, и ваши дружбаны, то да, тут вопросов нет.

Я перестал верить в богов в тот самый день, как «Горделивая» разбилась в нашем заливе. Я поклялся никогда более не поклоняться богам, способным столь жестоко отправить на дно моих отца и мать. В Королевской Гавани верховный септон все вещал, бывало, что добро и справедливость исходят от Семерых, но то немногое, что я видел из того и другого, проистекало всегда от людей.

Падали на дно, как в офисное кресло.

Пей до дна и мне налей глоток — и будет джаз!
Во мне, как никогда сегодня бродит сок — и будет джаз!
Хей, давай мы всем покажем класс, и в небеса с тобой мы улетим сейчас,
Так высоко никто не долетал до нас — и будет джаз!Оу, малышка будет до утра чудить, и будет джаз!
Оу, растопчет туфли, разорвет чулки, и будет джаз!
Оу, продолжит с ней в кровати,
Оу, ее мамаша спятит, если в ночь увидит дочь,
И бу-дет джаз!
Хей, давай захватим город в плен?Find a flask We’re playing fast and loose and all that jazz!
Right up here Is where I store the juice and all that jazz!
Come on, babe We’re gonna brush the sky I bet you luck Lindy Never flew so high,
‘Cause in the stratosphere How could he lend an ear to all that jazz!Oh, you’re gonna see your sheba shimmy shake and all that jazz!
Oh, she’s gonna shimmy ’till her garters break and all that jazz!
Show her where to park her girdle,
Oh, her mother’s blood’d curdle If she’d hear her baby’s screаm,
For all that jazz (All that jazz)
Come on, babe why don’t we paint the town?

У каждого свое дно.

Пусть она и не выглядит кроткой
И, пожалуй, на вид холодна,
Но она величавой походкой
Всколыхнула мне душу до дна.Вот такую едва ль отуманишь,
И не хочешь пойти, да пойдешь,
Ну, а ты даже в сердце не вранишь
Напоенную ласкою ложь.

— Никакое это не колдовство, не вирус и не нуклонные лучи. По-моему, всё гораздо серьёзнее. Мы сами виноваты… Мы давили себя веками. Зарывались в жадность, ненависть и все остальные грехи, какие только могли придумать, пока наши души не очутились на самом дне. И это дно мы тоже проскребли… и попали куда-то… во тьму.

Шут с ними, с другими! Простить бы себя!
Наивность свою и ошибки в выборе.
Все говорят: «Надо жить, любя!»
Но что, если чувства тяжелыми гирями
Тянут на самое дно души –
К тёмным углам, где не место счастью?
Забудь все советы! Просто дыши!
Скройся, как под зонтом в ненастье.

Я хотела потащить их на дно. Потому что я ждала бы их на этом самом дне.

Свеча не освещает свое дно.

Техника прозаического письма Джека Керуака. Список правил:
1. Черновые тайные блокноты и дурацкие отпечатанные листки — они для собственного удовольствия.
2. Все вместе должно быть открытым, надо слушать.
3. Старайся не напиваться вне дома.
4. Будь влюблен в свою жизнь.
5. То, что чувствуешь, найдет свою форму.
6. Сумасшедшие и тупые, они все святые у тебя в мыслях.
7. Закидывайся так сильно, как хочешь.
8. Пиши все, что хочешь, бездонно. Бери из самого дна разума.
9. Невыразимое словами видение человека.

И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…
Под огнём неразбериха —
Где свои, где кто, где связь?
Только вскоре стало тихо, —
Переправа сорвалась.

Мы легли на дно, мы зажгли огни, во вселенной только мы одни.

Подумать только, сколько людей живёт не имея ни малейшего представления о том, что такое горести, и пребывая в неизменном убеждении, что всё оборачивается к лучшему, как будто вокруг них никто не подыхает с голоду и не идёт ко дну!

Может, и нет никакого дна. Может быть, есть только вечное падение.

Потому что само существование голубых ламбрекенов из искусственного атласа казалось мне дном регресса на планете, где сотни белых гусей летят в бело-синем небе.

Сокамерник стоял у стены <…> и тоном, не допускающим возражений, произнес:
— А теперь ты будешь делать то, что я тебе прикажу.
Ну конечно, ага, сейчас все брошу и примчусь выполнять его ценные указания. Не знаю, куда я влип на этот раз, но точно знаю, что стоит в подобном заведении на подобное предложение ответить согласием, как ещё до вечера окажешься счастливым обладателем дырявой ложки. Ну и не только подпорченную посуду выдадут — у заключенных ритуал отправки на дно социальной пропасти отработан до мелочей.

Если наша судьба — утонуть, давай же опустимся на самое дно…

А может, чтобы удержать этого мелкого засранца от убийств усыпим его хлороформом и сбросим на дно озера?

Неискоренимая привычка русского человека, подозревать в каждом подарке судьбы, двойное дно.

— Сейчас судно пойдет ко дну, и пираты нас увидят. Что будем делать?
— «Что, что»! Купаться в солярке! Вон ее сколько вытекло!

Большинство людей переживают в своей жизни момент глубокого отчаяния. Когда кажется, что ты упал так глубоко, что дальше некуда. Но именно в этот момент в твоей жизни и может случиться нечто по-настоящему значительное. Земля имеет форму сферы. Если упасть на самое дно пропасти, ты обнаружишь себя на поверхности земли, только с другой стороны.

Не знаю, почему люди с восхищением выслушивают истории о том, как другие люди скатываются на дно. Думаю, отчасти это что-то вроде: «Слава Богу, что это случилось не со мной».

Ты письмо моё, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоём пути.
Не гляди так, не хмурься гневно.
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я —
В этом сером, будничном платье,
На стоптанных каблуках…
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.
Ты письмо моё, милый, не комкай,
Не плачь о заветной лжи,
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.

Иногда нужно дойти до дна, чтоб оттолкнуться.

Легкие стали такими большими и тяжелыми, что не умещаются в груди. Болят. Требуют дышать. Тобой. Ладони будто светом пронизаны. Требуют касаться. Тебя. Отдавать тепло. Любить. Чисто. Так, чтобы взахлёб, так, чтобы камнем идти на дно, бесстрашно, умирать тысячу раз от этого обилия чувств, и там, в темных лабиринтах морских глубин, воскреснуть, вынырнуть, жадно глотая твой воздух. Жить. И сердце бьется словно внутри него сконцентрировалась энергия звезд целой галактики. А ты сидишь рядом, совсем близко. Глазами своими смотришь в недоумении, ощущая как пространство раскаляется до неведомых науке температур, и по венам твоим уже не кровь, а лава. И в сравнении с тобой солнце меркнет. А когда приходит ночь, луна смотрит на нас с небес ласково, тихо, будто боясь спугнуть, улыбается, зная наперед, что да. Что случилось. С первой встречи наших взглядов. И не избежать этого, не преодолеть. Так было определено древними заклинаниями, эта музыка написана на нашей коже и исполнена струнами диких ветров. Любовь необходима, как кислород. И ты теперь будешь дышать. Всегда. Луна обещает на все жизни вперед.

Надежда — последний осадок, выпиваемый нами со дна чаши горечи.

— Вы не думаете, что слишком быстро катитесь на дно, употребляя алкоголь сразу после того, как вас бросил парень? — Вот запью это все дело и все забуду. Алкоголь — мое топливо, без него не выживу. — Так вы боль бухлишком глушите? Барышня, вредные вещества, содержащиеся в алкоголе, убивают ваши мозговые клетки. Так уж прям все забыть хотите, что и мозга не жаль? — Здесь вот. Сердечко мое здесь вот. Ужасно болит! — Опохмелюн придет — еще не так заболит

Кто-то даже из самого дна находит в себе силы смотреть ввысь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДАЙВЕРХочется закрыть глаза. Это нормально. Цветной калейдоскоп, блестки, искрящийся звездный вихрь — красиво, но я знаю, что стоит за этой красотой.
Глубина. Её называют «дип», но мне кажется, что по-русски слово звучит правильнее. Заменяет красивый ярлычок предупреждением. «Глубина!» Здесь водятся акулы и спруты. Здесь тихо — и давит, давит, давит бесконечное пространство, которого на самом деле нет.
В общем-то, она добрая, глубина. По-своему, конечно. Она принимает любого. Чтобы нырнуть, нужно немного сил. Чтобы достичь дна и вернуться — куда больше. В первую очередь надо помнить — глубина мертва без нас. Надо и верить в нее, и не верить.
Иначе настанет день, когда не удастся вынырнуть.

Вчера говорят мне — на видео
Совершено преступление
И приговор обвинительный
Уже вынесен без сомненияТри с лишним года колонии
Обвинитель требовал пять
Вполне справедливо по-моему
Ведь нельзя на людей нападатьБить палками ради забавы
Охлаждая сомненья в базальт
Звездой на проспекте славы
Впечатывать их в асфальтСработано ловко и мудро
Так круто что нас берегут так
Но прочтя заголовки на утро
Я понял — кто-то все перепуталP.S.
Система гремит приговорами
Словно ведром лишь о том
Что все опять перевёрнуто
Снова вверх дном решетомСегодня мы Павел Устинов!

Чаша жизни прекрасна! Какая глупость негодовать на нее только потому, что видишь ее дно.

Чтобы стать с утра Джорджем, нужно время. Нужно вспомнить, как он должен выглядеть, как он должен вести себя. Одевшись и наведя окончательный лоск на одеревеневшего, но в остальном вполне сносного Джорджа, я вспоминаю, какая мне предстоит роль. Я вижу в зеркале вовсе не отражение, скорее немую просьбу: «Только дотяни до вечера». Может это чересчур, но, с другой стороны, ведь моё сердце разбито. Я будто иду на дно. Мне нечем дышать…

Надо держать глаза и уши открытыми, чтобы понять, что будущее принесёт тебе, и не бояться прыгать в какую бы то ни было пропасть. Дно есть всегда.

Ты или я — мне все равно, ведь мы идем ко дну вместе.

— Я нашла тут лодку. Если её починим, это будет наш билет домой.
— … или прямиком на дно океана…
— … сказал «опытный» мореход.

Учителя слишком много трудятся и слишком мало получают. В самом деле, это непростое и утомительное занятие снижать до самого дна уровень человеческих способностей. Джордж Б. Леонард

Когда достигнешь дна, снизу всегда могут постучать.

— Леди Йеннифэр, позвольте проводить вас до шатра?
— Вы присоединитесь ко мне?
— Миледи, я не посмею так запятнать вашу честь.
— Не хочу тебя расстраивать, но этот корабль давно ушел и лёг на дно океана!

За лето до дна высохли каналы. Лето прошло по лугам, точно степной пожар.

А когда в человеке убито воображение, это значит, что он дошел до самого дна и дальше ему идти уже некуда.

Пусть мне кажется, надо смолчать и посторониться,
А не соваться менять все, как Чацкий из-за границы.
Снова залечь на дно, позабыв это шапито,
Но тогда среди вас о нас не вспомнит уже никто.

Вот и сегодня Ёжик сказал Медвежонку:
— Как всё-таки хорошо, что мы друг у друга есть!
Медвежонок кивнул.
— Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем.
— А ты где?
— А меня нет.
— Так не бывает, — сказал Медвежонок.
— Я тоже так думаю, — сказал Ёжик. — Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?..
— Переверну все вверх дном, и ты отыщешься!
— Нет меня, нигде нет!!!
— Тогда, тогда… Тогда я выбегу в поле, — сказал Медвежонок. — И закричу: «Ё-ё-ё-жи-и-и-к!», и ты услышишь и закричишь: «Медвежоно-о-о-ок!..». Вот.
— Нет, — сказал Ёжик. — Меня ни капельки нет. Понимаешь?
— Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок. — Если тебя нет, то и меня нет. Понял?…

дно дело иметь и потерять, другое — совсем не иметь

… и вот когда вся стая полетела зимовать на юг, одна маленькая, но гордая птичка сказала: «Лично я полечу прямо на солнце». И она стала подниматься всё выше и выше, но очень скоро обожгла себе крылья и упала на самое дно самого глубокого ущелья. Так выпьем же за то, чтобы никто из нас, как бы высоко он ни летал, никогда не отрывался бы от коллектива!

Нет такой высоты, после которой некуда подниматься, и нет такого дна, ниже которого не опуститься.

Прощай, любимый, за твое здоровье Я пью до дна!..

У меня сбилось дыхание, я не могла крикнуть, чтобы попросить о помощи, и я чувствовала, что иду ко дну.

Медленно, постепенно шок отступил, как тенистый прилив, оставив после себя островки грязного ила. Над ними висел серый горизонт. Буря в мозгу сменилась штилем. Было медленно, тошно, монотонно, как обычно бывает, когда принимаешь неизбежное и при этом не можешь заснуть; принимаешь, вымотавшись до предела. Но в принятии есть некоторое облегчение. С ним ты быстрее погружаешься на дно. А достигнув дна, начинаешь вдруг видеть всё отчётливо таким, какое оно есть на самом деле.

Его творчество достигло двойного дна

Человек, убегающий в молчание от разговора с другим, когда нет понимания, но присутствует желание быть «увиденным», болеет неосознанной формой гордыни, которая проистекает из страха показать свои не самые сильные стороны. Это желание «возвыситься», страх показать своё «дно» Нежелание признавать, что есть это самое «дно». Человек начинает как щитом прикрываться установкой: «Мудрый не доказывает», — не осознавая, что в основе понятий «доказывать» и «открываться» лежит существенная разница.

Не зная дна, не суйся в воду. Храни друзей, цени свободу

Ты провел в лягушатнике всего пару минут, а я плаваю в океане с акулами двадцать лет. Это я тебе сейчас объясню расклад: ты уйдешь на дно, а потом мои крабы «Моссада» тебя сожрут.

В том, что достиг дна, есть свои плюсы — дальше падать уже некуда.

В каждом когда-то жил ребёнок — он мог, словно рентген, просветить насквозь пообедавшего удава. Или увидеть живого барашка в коробке, нарисованной на бумажном листке. Но главное — он знал правду, он знал всё как есть. У него не было двойного дна. Он сам был и маленькой планетой, и космосом вокруг нее. Он был всем, самой жизнью. Но где он теперь? «Зачем этот мальчик покончил жизнь самоубийством?

Бесконечно, возможно, потеряна.
Растоптала себя сама.
Пеплом по полю чистом рассеяна.
Но испитая не до дна.Всё не то и не те, отчаянье.
Шквал вокруг, внутри — тишина.
Венырежущее молчание
Убивает во мне меня.

Иногда, если тебя несёт течением, не надо сопротивляться, иначе есть риск удариться о дно.

Единожды солгав всему миру, вынужден лгать всю оставшуюся жизнь. Да ещё и увязывать очередное враньё с предыдущим. И для психики, и для извилин такая жизнь — сущий ад. Не дай бог, ошибешься хоть раз — и сам потонешь, и всю команду своей лодки отправишь на дно.

Иногда думаешь, что дошел до самого дна колодца человеческой глупости. И получить понимание о том, что этот колодец, совершенно очевидно, бездонен, бывает очень полезно.

К моменту встречи с Петром отношения с другими мужчинами оставили на ее сердце грубые, незаживающие рубцы. До дна она испила горечь безответной любви. И в какой-то момент Кристине показалось, что лучше уж быть любимой, чем любить.

Время рвет на куски, каждый день — это крик,
И только звоном в ушах растворяется миг.
И если все хорошо, то ты услышишь свой смех —
Это время хохочет, закинув голову вверх.
Если что-то не так, слезою сдавленный стон
Песчинкой ляжет на дно, потоком мутных времен.
А иногда лишь только время и пустота,
Ничего не происходит, тишина…

Душа как птенец. Приходя в этот мир, она смотрит на него из родительского гнезда. Она может петь и веселиться, беззаботно глядеть вокруг, наслаждаясь прекрасными видами. Наивность ребёнка — это счастье души. Но проходит время, человек становится старше, и наступает момент, когда кто–то выталкивает его душу из «гнезда». Но речь не идёт о родительском доме, речь идёт о том доме, что вырос внутри самого человека.
Этот внутренний дом человека, это внутренний уклад его жизни — его картина мира, его представления о мире, его представления о самом себе. Это его мечты, надежды, желания. И этот дом рушится. Оказывается, что жизнь другая. В ней никому нет дела ни до твоих надежд, ни до твоих желаний. Никому. В ней и до тебя–то никому нет никакого дела, потому как каждый занят только своими надеждами и желаниями. Каждый занят только собой.
И разверзается бездна, и душу охватывает ужас. Чтобы ты смог взлететь, ты должен начать падать. Ты должен увидеть дно своей жизни, чтобы внутри тебя родилась потребность взмыть вверх. И потому душа, сама того не понимая, ищет то самое дно, ту крайнюю степень падения, без которой ее истинный, исполненный силы полет невозможен. Она бросается вниз, она готова разбиться и погибнуть… Это мнимое стремление к смерти на самом деле — стремление к истинной жизни. Но если бы она это знала, она бы не бросилась вниз…

Язык может скрывать истину, а глаза никогда. Встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и она замечена, а вы пойманы.

Одна так и живёт она и никому не дочь, и никому не сестра.
И как прежде, пьёт эту боль до дна, не понимая, в чем её вина.

Если тяжелый характер мешает вам плыть по течению и тянет на дно, попробуйте сделать его поговнистей.

Не зная дна, не суйся в воду — храни любовь, цени свободу.

Каждый должен понять все сам, должен пройти свою дорогу самостоятельно, подняться выше или упасть на самое дно.

Только попав на вершину власти, можно узнать какое это дно.

И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу.

Если ты опустился на самое дно, у тебя есть только один путь — наверх.

Россия встала с колен, но опустилась на дно.

Жизнь такая редкая удача, а смерть так легко достижима. Кто же это придумал — проводить с таким трудом доставшуюся жизнь в ожидании столь легко приходящей смерти? Насиловать свои чувства и природу, чтобы заманить славу? Это для нас хуже смерти! Желая исчерпать до дна все наслаждения своей единственной жизни, испытать все радости этих лет, тревожимся лишь о том, чтобы переполненный желудок не помешал вволю пить; чтобы утрата силы не помешала вволю предаваться плотским удовольствиям. Не печалит нас ни дурная слава, ни опасность для жизни.

Я вымерз до дна, я схожу с ума, Ко мне вплотную подступила Зима, Глаза Зимы глядят на меня из окна, И в каждой клеточке тела застыла она. Зима — наяву, Зима — в обрывках сна, Зима так длинна и холодна, Она так глубока и так бесконечна, И мне кажется, что эта Зима будет вечно

Да, человек есть башня птиц, Зверей вместилище лохматых, В его лице — миллионы лиц Четвероногих и крылатых. И много в нем живет зверей, И много рыб со дна морей…

Верю! Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза — никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду вы овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы!

девушки! вот вы пишите «типо увидела бывшего с другой и какая она уродина, корова и т д»но ведь его вкус не мог так радикально поменяться

Со дна можно только подняться.

Ад безо дна, век без конца.

Мошенничество сравнимо с азартом. Это зависимость, и ты должен опуститься на самое дно, прежде чем сможешь измениться.

Вообще, с неприятностями правило таково: чем скорее вы коснётесь дна, тем быстрее выплывёте на поверхность.

— … А уж кто хочет по-настоящему углубиться в науку, тот должен добраться до самого дна! Вот это и называется Законченное Низшее Образование! Но, конечно, это не каждому дано!..
— Мне вот так и не удалось по-настоящему углубиться! Не хватило меня на это. Так я и остался при высшем образовании…

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. Ты ещё одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он ещё один верный способ остро чуять себя живой.

Говорят, молитва матери со дна моря достанет. Это — истина. Как и то, что одно неразумное слово матери может ребёнка на это же дно и отправить.

Все, что видим мы, – видимость только одна. Далеко от поверхности мира до дна. Полагай несущественным явное в мире, ибо тайная сущность вещей – не видна.

Я думал, что опустился на самое дно, как вдруг снизу постучали.(Когда я думал, что уже достиг самого дна, снизу постучали.)

Мировое дно полно сокровищ, только мир перевернут вверх дном.

…Вы стоите перед красивой дверью в собственное королевство, а на двери висит табличка «Вход воспрещён». И вам нужно сделать шаг. Это страшно. Притворитесь, что вы совсем ничего не знаете. Не представляете, как это трудно. Не видите подтекстов, второго дна, подводных камней. Помните, как вначале мы сворачивали горы просто потому, что не знали, что это невозможно?.. Бросьте всё и купите билет на самолёт. Просидите весь вечер на берегу моря и на утро вернитесь обратно. Выпейте бокал хорошего вина с тем, кто верит в вас. Поставьте свежий букет на стол – можно выбрать самые простые цветы, можно даже ветки – и напишите список всего, что бы вы сделали, если бы успех был гарантирован. А потом назначьте время. И не говорите «не могу», потому что вы всё можете, если захотите. Не ищите рецептов в книгах про чужие успехи – успех, как причёска, очень индивидуальная история. Рискуйте, потому что оно того стоит. Не бойтесь делать ошибки, потому что ошибки, оказывается, тоже нужны. Глубоко вдохните и откройте дверь. Входите! Есть кое-кто, кому вход всегда разрешён. Этот человек – вы. Просто это трудно – ведь если бы было легко, то все бы делали это. Так что не бойтесь. Сажайте своё семечко – оно обязательно прорастёт. И когда через много лет мы будем вместе гулять под высокими старыми деревьями, вы тихо скажете мне: «Спасибо».

Не нужно барахтаться из последних сил, когда тонешь. Нужно поберечь энергию до момента касания дна реки, и использовать ее, чтоб оттолкнуться от днища пяткой, потому что это единственный способ выжить в данной ситуации…

Если солнце вдруг перестанет светить,
Я буду любить тебя всё равно.
Когда горы станут дном морским,
Точно также в мире будем только я и ты.

Жажда ярких впечатлений ведет нас по жизни, заставляя прыгать с парашютом, погружаться на дно океана, штурмовать высокие неприступные вершины, или… изменять.

— Когда я был маленький, одна радиостанция постоянно передавала шум моря, его огромных волн.. Меня пугали эти звуки…
— Почему они тебя пугали?
— Меня пугало морское дно.

Нам осталось уколоться и упасть на дно колодца,
И пропасть на дне колодца, как в Бермудах навсегда.

Попробуйте не сопротивляться изменениям, которые приходят в вашу жизнь. Вместо этого пусть жизнь живет через вас. И не волнуйтесь, что она переворачивается вверх дном. Откуда вы знаете, что жизнь, к которой вы привыкли, лучше чем та, которая настанет?

Общайся с тем, кто позитивен,
Кто в ярких красках видит мир,
Ведь тот, кто сам себе противен,
На дно утянет — в свой сортир.

— Утратил Жемчужину?!
— Да, я изо всех сил защищал её, но она пошла ко дну.
— Тебе не хватило чести пойти ко дну вместе с ней?!

Дурак разглядывает дно, умный прицеливается на противоположный край.

Хмуриться не надо, «Лада». Париться не надо, «Лада». Продать – лучшая награда, «Ладу». Будешь на машину тратиться, а потом она развалится, или дно ее провалится, «Лада»!

У сугроба, в отличие от океана, нет дна.

Сыт я по горло, до подбородка – даже от песен стал уставать, – лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать!

Когда вас одолевает скука, предайтесь ей. Пусть она вас задавит; погрузитесь, достаньте до дна. Вообще, с неприятностями правило таково: чем скорее вы коснётесь дна, тем быстрее выплывете на поверхность. Идея здесь, пользуясь словами другого великого англоязычного поэта, заключается в том, чтобы взглянуть в лицо худшему.

Стоя на берегу реки, я размышляю, нужен ли мне камень. Нет. У меня на сердце достаточно тяжело. Оно само потянет меня на дно.

Разводы, приходящие папы – все это есть, но за исключением голливудских разводов, это драма, а не вариант нормы. А уж матери-одиночки – просто дно. Потому что там право на детей надо заслужить. Оно для тех, у кого жена навеки, измена – немыслима, развод – невероятен.

А ты знаешь разницу между баком и колодцем? В бак запустишь несколько раз ковшик и уже по дну скребешь. А колодец… Он бездонный. Вот ты — колодец.

— Чье имя на бирке моих трусов?
— Марта Стюарт.
— Нафиг Марту! Марта полирует бронзу на «Титанике». Мир скоро пойдет ко дну, так что пора плюнуть на все эти диваны и зеленую обивку.

Я медленно заболеваю. Им. Погружаюсь на дно океана слез. Мучаюсь от ноющей боли в желудке. Если сводит желудок, значит, влюбилась. До недавнего время я не помнила этого симптома, переживания последних дней напомнили. Страшно…

Пейте до дна, и процесс совращения не покажется противным.

— Таргариены строили город, чтобы выдержать осаду — или бежать в случае необходимости.
— Я не сбегу. Звучит странно, но я — капитан этого корабля. И если он пойдёт ко дну, то и я — тоже.
— Рад это слышать. Хотя наверняка многие капитаны говорят то же самое, пока их корабль на плаву.

Вера похожа на стакан с водой. В детстве он крошечный и наполнен, но стакан растет с возрастом, и та вода едва покрывает дно. Периодически стакан надо наполнять.

Больше всего на свете жалею о том, что я не умер и не упал на самое дно черной ямы, в никуда, где никто не стал бы меня ругать за глупость и никчемность, где я мог бы просто исчезнуть и больше ни о чем не волноваться.

Но учит той же мудрости вино,
На каждом кубке — жизненная пропись:
«Прильни устами — и увидишь дно!»

Нравственность по большой части просто маскировка трусости. Мы избегаем дурных поступков не потому, что считаем их аморальными; на самом деле нас пугает незнание — сколько там до дна. Ох, много; упадешь с такой высоты — расшибешься насмерть. Но иногда после этого падения удается выжить, и мир, там внизу, оказывается в миллион раз лучше, чем тот, в котором ты живешь сейчас.

Испивая чашу удовольствия до дна, мы обнаруживаем там больше гравия, чем перлов.

Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним преимуществом: вы испытывали ни с чем не сравнимое чувство облегчения, когда наконец выпивали чашку до дна.

Чё ему надо? Раков захотел? Чё те надо?
Грязь говорит, грязная пища. Раки со дна грязь едят, их есть нельзя.
Грязь? Чего? Да ты на себя посмотри чёрный как сволочь. Ты «Мойдодыр» читал? А ну пшёл отсюда!

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.

Открылась бездна, звезд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.

Рамон остался. Длинная на часах бежала, толстая ползла за ней, а чиновники хлопали папками: не знали, как выманить упрямого старика. Однажды утром мы увидели с высоты, как наш Сан-Луис становится дном. Поднималась вода. «Что с Рамоном?» — спрашивали мы у трусливого народца в галстуках и пиджаках. Те отмахивались: «Да помер он. Живите спокойно уже». Но спокойно нам не жилось: на затопленной церкви всё так же звонили колокола. Только теперь не к службе, а по ночам.

Будь ты абсолютный гений или абсолютный дурак, тебе никогда не удастся жить обособленно в своем абсолютном мире. Как ты для этого под землю ни прячься и на какую стену ни залезай. Кто-нибудь обязательно заявится в твою жизнь и перевернет ее вверх дном.

Разденься, отдайся, а после — останься,
Целуй, обнимай, горячо прикасайся,
Влюбляйся, желай, растворись, наслаждайся,
От жадности ищущих рук задыхайся,
Ласкай, прижимай, одержимо меняйся,
По коже, по телу, по взгляду скитайся,
В экстазе тони, в спелой страсти теряйся
И стоном в открытые губы вливайся,
Глаза закрывая, за плечи хватайся,
Не думай, не помни, до дна увлекайся.
Улыбка, предплечье, лопатка, запястье…
Все просто, малыш. За полшага от счастья.

Все, чем я обязан разрушительным, беспощадным, «вредным» книгам. Без них я бы не выжил. Только борясь с их ядом, только противостоя их гибельной мощи, я набрал силу и привязался к жизни. Это были укрепляющие книги: они пробудили во мне сопротивление. Я прочел почти всё, что нужно, чтобы пойти ко дну, но именно так я сумел избежать кораблекрушения. Чем «токсичнее» книга, тем лучше она меня взбадривает. Я утверждаюсь единственным способом: от противного.

.. Она размышляла об этой туманной теории, согласно которой не стоит дергаться, если тонешь, а нужно дождаться дна, чтобы оттолкнуться от него пяткой, ибо только так можно спастись и выбраться на поверхность..

Нельзя никому доверять безраздельно. Тот, кому ты доверяешь, обязательно сделает тебе больно. Избыток доверия выпьет тебя до дна. В этом смысле мир тоже вампир.

Иллюзии, сны, миражи — всего лишь синонимы лжи.
Лишь тот, в ком струна правды дрожит по-настоящему жив.
Нет света в потёмках души, и ни шагу ни вглубь и ни вширь.
Без паденья на дно не совершит тот, кто против истины погрешил.

Брат ты мне или не брат,
Рад ты мне или не рад.
Сядь со мной за стол, налей себе вина
И если ты мне брат, то пей со мной до дна.

— Это против моей этики, — сказал священник.
— Утопающий хватается за все, что угодно, — сказал Нолан, — но если он вцепится в этику вместо спасательного круга, то, возможно, пойдет на дно вместе с ней.

Люди, которые сброшены на дно, разумеется, должны помогать друг другу.

Достигнуть дна, добраться до последней степени униженности, махнуть на себя рукой, опуститься — и повторять это снова и снова, с бессознательным, погибельным упорством! Стать фитюлькой, нулем, смешаться с грязью; и тут, под гнётом и страхом позора, вдруг вспыхнуть и опомниться, собирая себя из собственных останков.

Москва, где минеральная вода «Эвиан» берется из луж, а грязная благодаря АЗЛК и прочим нелегально работающим аббревиатурам река вытекает их кранов в каждом доме, — это мой город. Каждый день мы пьем этот город до дна.

Душа человека, особенно ребенка, напоминает колодец – глубокий колодец с чистой водой. И когда какая-то мысль очень не приятна человеку, он прячет её в ящик и бросает в колодец, на самое дно. Он слышит всплеск – и неприятной мысли как не бывало. Но она остается. Даже самый глубокий колодец имеет дно, и, если что-то исчезает с глаз, это не значит, что оно действительно исчезло. Ящики, в которых заключены дурные мысли и чувства, гниют, и эта гниль может отравить всю воду и сделать человека безумным.

— Знаешь, как можно утопить блондинку, Розали? — спросил я у нее, даже не утруждая себя повернуться к ней. — Положить зеркало на дно бассейна.

* * *
Из тысячи дорог выбрать одну.
Пусть повороты её и не будут плавными,
Пусть не достанутся мне шумной славы лавры,
Может, в безденежье буду идти ко дну…Важно… всегда помнить о главном
И для чего… таким путём иду…

— Какого чёрта, Так?
— Назовём это «карьерным подъёмом».
— Скорее, подъём обратно на дно.

Если тебе тяжело, значит ты на правильном пути. Если тебе легко, значит ты движешься на дно

Одна ученица подарила мне рыбку. Одним весенним днём на моём столе появился аквариум. А в нём лишь пара сантиметров воды. На самой поверхности плавал лепесток, потом начал тонуть, но прежде чем коснуться дна, он преобразился в махонькую рыбку. Какая красивая магия… будто маленькое чудо… Это был прекрасный лепесток лилии от Вашей матери. В тот день, когда я пришёл домой, и аквариум вдруг опустел… в тот день Ваша мама…

Надо сказать, что новорожденный колдун — это землетрясение, поселившееся в детской комнате. Любой каприз малыша буквально переворачивает дом вверх дном (кстати, случалось на улице Вязов и такое). Пустышки взрываются как петарды, пеленки разлетаются стаей испуганных перепелок, бутылочки сами собой наполняются молоком из соседских холодильников… Словом, только мама-колдунья может противостоять тому тайфуно-урагано-цунами, которое устраивает ее чудесный отпрыск. А уж когда начинают резаться зубки, тут и папочке приходится брать отпуск и сидеть с волшебненочком — чего доброго, подожжет занавеску или доведет до слез соседскую горгулью.

Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена….

Айкава-сан ошибалась только в одном.
Но это не ее вина. Она просто, скорее всего, еще не до конца меня поняла. Нет, я не считал себя человеком с глубоким характером, но я признавал, что грехи мои утянули меня так глубоко, что не было ни малейшего шанса увидеть самое дно. Эту мою глубину невозможно было увидеть, на какую бы работу вы бы не подрядились.
Причина, по которой я не хотел обсуждать все это перед Кунагисой, была не в том, что я боялся, что она осудит меня. Причиной было то, что я знал, что она никогда не осудит меня, и поэтому я не хочу, чтобы кто-то выставлял перед ней напоказ мое уродство и мой эгоизм.
Ее всеобъемлющая любовь. Непоколебимая, неизменная привязанность. Если я убью кого-то своими руками, она, возможно, простит даже это. Она все так же будет меня любить. Для меня такая любовь была все же слишком уж тяжела. Я ощущаю, как она сокрушает меня. Эта чистосердечная преданность.

— Получается, мы, Россия, должны отказаться от чего-то того…
— Чего не было.
— Это мы всегда рады. Я предлагаю, прежде всего, отозвать гигантскую Годзиллу, которая идёт по дну Атлантического Океана с пистолетом Макарова на Америку.

— Но ты же сам понял, что Груздев не виноват.
— Допустим, что ты прав. Но нельзя его отпускать. Хотя бы потому, что убийца поймёт — с Груздева сняты подозрения. Он затаится, ляжет на дно. И что тогда?
— Да почему же Груздев должен из-за за этого бандита в тюрьме париться? Для него каждый день в тюрьме десять лет жизни стоит!
— Послушай, Шарапов, не распускай сопли! Здесь МУР, а не Институт благородных девиц. Убита женщина, а убийца разгуливает на свободе. А он должен сидеть в тюрьме!
— Но ведь Груздев…
— Будет сидеть!!! Я сказал!

Но какими бы полными ни были наши сосуды,
Рано или поздно мы выпьем до дна друг друга.

Глупость настолько непроходима, что её невозможно исследовать до дна, в ней не рождается никакого отзвука, она всё поглощает без возврата

Я стану воплощением всего того, что вас раздражает, и вы не сможете сказать ничего такого, что бы обидело меня, и не сможете оскорбить меня. Потому что со дна можно подняться только выше.

Да, слова имеют не только разрушительную силу, иногда благодаря им… возрождаешься. Человек говорит тебе пару слов, и, сам того не понимая, касается ими дна твоего сердца, где десятки осколков вдруг склеиваются, снова становятся единым целым.

Никакое падение не может длиться бесконечно, рано или поздно человек достигает дна пропасти и либо погибает, либо пытается выбраться.

Неужели нужно опуститься на самое дно, чтобы потом от этого дна отталкиваться?

— Смотрите, что я нашёл.
— Что там?
— Это червь. Окаменелый червь.
— Я рада за тебя.
<…>
— Когда жил этот червяк, вся пустыня была дном великого океана. Динозавры над ним плавали.
— Представить трудно.
— Да. Акулы с автобус, разноцветные морские монстры. А те горы. Они могли быть вулканами.
— Это козий помёт, ему полгода.
— Не важно. Гигантские акулы были.

Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как морю близки берега
Всей линией прибоя.
Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Её черты и формы.

— Мне кажется, что все песчинки уже упали на дно часов.
— Значит пора их перевернуть.

Успех – это то, как высоко вы подпрыгиваете, когда достигаете дна

Лишь дно моря знает его вес.

Скоро-скоро он узнает, где чужие, где свои,
Он не отбрасывает тени, он идет как лед через ручьи.
Он не нашел себе другую, он влюбился в ведьму и
Ушел на дно, камнем на дно…

Я не сплю ведь, но всё будто бы во сне.
Залечь на дно в Брюгг

— Они допрашивали его два раза, да?
— Полиция перевернула всю его жизнь вверх дном и так ничего не нашла.
— Они просто отпустили его?
— Даже после обвинения детектива Хармон они ничего не нашли. Он знает, как замести следы.
— Трудно представить, что ты чувствуешь сейчас.
— Что ж, я была зла долгое время, но это не выход. Это слишком пожирает тебя и каждый раз я будто прохожу это снова. Поэтому стоит просто жить дальше или… пытаться.

При революциях, как при морских бурях, всё, что обладает большим весом идёт ко дну, а легковесное выносится на поверхность воды.

Есть ли дно у пропасти, куда мы падаем? Ядро ли там земное, ворота ли адовы?

Она не может вернуться сейчас домой! Не может так вот взять и убежать! Она должна пройти через это испытание, выдержать злобные выходки всех этих мерзких девчонок, испить до дна и свое унижение, и горечь постигшего ее разочарования. Убежать — значило бы только дать им всем новое против себя оружие.

Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.А если он уходит днём,
Он всё равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернём,
Пока он площадь переходит.Немедленно его вернём,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернём
И праздник для него устроим.

Никогда не заглядывай глубоко в женскую душу, ибо нет там дна, и нет от туда возврата… Там лишь сомны
Демонов терзают Ангела!

… Невесомо, неощутимо падает одинокая снежинка в колодец, колодец без воды, без стенок, без дна, без крышки. А теперь уберите прочь снежинку, и оставьте лишь невесомое, неощутимое падение…

У меня же больший ступор вызвал наш «топтыгин», читающий за столом книгу «Умение находить в разговоре второе дно. Поиск иных смыслов фраз и умение играть словами». Но услышав его объяснения, я с пристроившейся позади Совой, прошел в холл и застал картину бьющегося головой об стену Ворона. Ну, учитывая его родословную, так он точно не убьется, зато свое отношение к происходящему продемонстрирует. На диване, уткнувшись лицом в подушку, лежала Пантера, чьи плечи подозрительно вздрагивали. И из кресла на них удивленно смотрел Медведь.
— Ну и какое дно?
— Да я тут книгу одну прочитал и попытался найти согласно книге второе дно в таком празднике, как Новый Год. Начал, конечно, с азов. Ну, я и повертел слова и объявил им результат, а они того… как то неадекватно это приняли.
— Даже боюсь спросить, но что ты им сказал?
— Путем простейшей перестановки букв из Снегурочки может получиться как эпическая Огнесручка, так и абсолютно не политкорректная Негросу’чка. А пожелание с Новым Годом превращается в брутальное Говно с дымом!

Материнская молитва со дна моря вынимает

Иногда просто опускаешься на дно ужаса, задираешь лапки – а все равно никак не сдохнешь.

Надо всё-таки помнить, что у нас не было Драйзера, у нас никто не написал «Финансист» и «Гений». У нас не было Фолкнера. У нас никто не осмыслял, как Бальзак в «Человеческой комедии» показал взаимоотношения нравственности, положения, денег и так далее. У нас в русской литературе есть пять книг о богатых.
Мамин-Сибиряк, «Приваловские миллионы» — все бандиты. «Золото» Мамина-Сибиряка — все воры. «Угрюм-река» Шишкова — все волки. «Дело Артамонова» Горького: богатство — это вырождение. И, допустим, в «Двух капитанах» Ромашка в первой главе у Каверина берёг деньги. Как логическое продолжение этого, последний продавал Родину и предавал своих друзей. Так что, надо понимать, что даже в русской былине, где нет фантастического элемента, фантастика начинается сразу там, где вопрос денег. Откуда у Садко деньги? А это со дна морского, это сложности.

Скажи, как мне жить, если нет стимула,
И как творить, если муза покинула.
Как сердцу бить, если вновь обессилено,
Скажи, как мне жить, если нет стимула?
Но таем, мечтаем мы об одном,
Друг друга теряем мы день за днем…
И мы словно камни на дно идём…
Скажи, что простишь, все вернём.

Я спустилась на самое дно. Часами я бродила из угла в угол в тумане бессонниц и оживших ночных кошмаров, молилась и торговалась с Господом, хотя и на сотую долю процента не была уверена, что верю в него. Обещала, что если он вернет мне Яна, то я весь остаток жизни буду совершать добрые дела, помогать бедным и каждое утро ходить в церковь. В следующую минуту я скатывалась в самые грязные богохульства и, брызгая слюной, грозилась стереть с лица земли все церкви, мечети, синагоги и пагоды до последней, если он только посмеет мне не помочь. Я начинала предложение, подмазываясь к богу с посулом навсегда уйти в монастырь, а заканчивала – выставляя свою душу на продажу дьяволу.
Но и тот и другой, очевидно, плевать хотели на мои мольбы и угрозы, равно, как и на меня саму.

Ибо если уже позволительно самым бесстыдным и дерзким образом ставить под сомнение авторитет Божией Церкви; если о не менее богоданной монархии и священной особе короля говорится просто как о сменяемых позициях в целом каталоге других форм правления, которые можно выбирать по собственному вкусу; если, наконец, докатились до того, что самого Бога, лично Всемогущего Господа, объявляют излишним и совершенно всерьёз утверждают, что порядок, нравственность и счастье на земле мыслимы без Него, просто благодаря врожденной морали и разуму самих людей… О Боже, Боже! — тогда, во всяком случае, не стоит удивляться, если все идёт вверх дном, и нравы вконец развратились, и человечество навлекло на себя кару Того, Кого оно отрицает.

Счастье — в раздражении, в безнадежности, у которой нет дна. Меланхолия — мама счастья.

Хардин — мой якорь. Я молюсь лишь о том, чтобы он не утянул меня на дно.

— Каждое утро выходишь и видишь прозрачное море…
— Ты же привык в Москве: смотришь на воду и дна не видно по-любому — что в реке, что в ванной.

Лучше двойное дно, чем крышка.

Устав рассекать за волной волну, хочется просто пойти ко дну.

Бесконечный поток из колес и ног,
Весь библейский потоп здесь стёк в метро.
Разве третий Рим? Скорей второй Содом.
Город номер один и самое дно.

Кто хотел бы казаться толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким все то, чему она не может видеть дна.

Мгла ползла по дну колодца… Туман свёртывался неопределёнными складками вверху. Ни луча света, ни блеска зари… ни звука. Та же мёртвая пустыня, те же влажные, чёрные камни с серебристыми пятнами лишайника, то же самое подавляющее мысль и чувство однообразие.

Мое главное сокровище в жизни — это мои мелкие пакостники, которые переворачивают дом вверх дном и кричат «мама догони»

Оглянись! Добро пожаловать на дно!

Убить сирену не то же, что русалку. Их гниющими трупами пестрит морское дно, а скелеты обрастают кораллами, в то время как мы превращаемся в то, что нас породило. В океан, пену и соль в наших жилах. Мы уходим, не оставляя воспоминаний.

Женщины всё переворачивают вверх дном. Попробуйте впустить женщину в свою жизнь, и вы сейчас же увидите, что ей нужно одно, а вам совершенно другое.

Я опустился на дно собственной души и теперь знаю, что есть в этой жизни ещё много, много прекрасного.

Ему стукнуло почти сорок, а он едва только начинал чувствовать притягательность прошлого, оно было как якорь, тащившийся по дну во время шторма.

Именно друзья хватают меня за ноги, не давая выплыть. Спасти же их уже нельзя, можно только с ними пойти ко дну. Ты тоже пойдешь с ними ко дну, если не стряхнешь с себя этот груз.

Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!

Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно… Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал. Замолчавший, забывший сделать новый вдох зал, который любил вместе с тобой, вместе с тобой плакал и смеялся, который, не взирая на пасмурный вечер на улице, обшарпанные доски сцены, увидел то же, что и ты, что-то бесконечно большее, чем просто игру в жизнь. Саму жизнь. Настоящую. Прожитую честно, откровенно, полностью, до дна. Театр как любовь, как секс с самой желанной женщиной, однажды испытав на себе это таинство, этот акт бытия, ты уже не сможешь остаться прежним.

Учитель начинал лекцию по практической магии штурмовым опросом, безжалостно пуская на дно юные челны разума, лишенные балласта знаний.

Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.

Она должна была просто зачерпнуть из меня дёгтя маленькой ложечкой, зачерпнуть и отлить, чтобы я не переполнился. Но она вместо этого опускает в меня обе руки. И чёрная густая жижа плещет наружу через края. И со дна поднимается что-то… Забытое, страшное.

— Вот как все происходило: он зацепил айсберг правым бортом, дно будто бы азбукой Морзе пробило — тук-тук-тук. На борту, ниже ватерлинии, носовые отсеки стало заливать водой. Вода поднимается и переливается через водоограждающие перегородки, которые, к сожалению, доходят лишь до палубы Е. Нос погружается в воду, корма вздымается кверху, сначала помалу, а потом все быстрее, пока вся задница не поднялась в воздух. А зад был немалым — 20-30 тысяч тонн. Корпус не был рассчитан на такую нагрузку. И что дальше? Он раскололся, до самого киля. Корма падает горизонтально, нос уходит под воду и затягивает корму вертикально и наконец отрывается. Корма несколько минут стоит над водой, как поплавок, набирает воду и наконец тонет в 2:20 ночи, через два часа сорок минут после столкновения. Носовая часть падает и через полмили от места катастрофы врезается в дно на скорости 20-30 узлов — бам! Круто, да?
— Благодарю за подробный, глубокий, экспертный анализ, мистер Бодин. В жизни все выглядело иначе…

Материнская молитва со дна моря вынимает.

Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъярённого зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь — день и ночь — подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно — неизбежного дракона и мышей, — и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда.

Думаю, я был бы вполне счастлив иметь суррогатное тело, я бы с радостью походил по Титану, по Марсу, по дну океана и по затонувшему «Титанику».

У моего отца на письменном столе стоял стеклянный шар, а в нем — утопающий в снегу пингвин с красно-белым полосатым шарфиком на шее. Когда я была маленькой, папа сажал меня к себе на колени, придвигал поближе эту вещицу, переворачивал ее вверх дном, а потом резко опускал на подставку. И мы смотрели, как пингвина укутывают снежинки. А мне не давало покоя: пингвин там один-одинешенек, жалко его. Поделившись этой мыслью с отцом, я услышала в ответ: «Не горюй, Сюзи, ему не так уж плохо. Ведь он попал в идеальный мир».
Элис Сиболд

Тишиной сменяется крик, тёмным дном сменяется пик.
Ты вчера ребёнок, а сегодня воин, завтра ты старик.

Эскалатор идет вниз. Если я буду стоять на одной ступеньке, наверняка спущусь до самого дна. Если побегу вверх, то не исключено, что останусь на том же самом месте. Значит — вверх, чего бы это ни стоило.

— А что происходит с теми, кто чрезмерно талантлив?
— Он говорит, что они либо возносятся к звездам, либо идут на дно.

Что, устав рассекать за волной волну —
Хочется просто пойти ко дну.

Он погрузился в себя, с легкостью отдаваясь волнам одиночества, плывя по течению своей депрессии. Одно слово сразило его наповал, позволив чувствам, наполнявшим его до сего выплеснуться наружу, создавая круговорот в океане его жизни и унося его в самый центр личного безумия. Он упал на дно, больно уколов сердце об осколки воспоминаний, хранившихся на приличной глубине его души. Осматривая обломки старых, иссохших, уже ненужных эмоций, смешившихся с прахом, оставшимся от любимого мира, который когда-то цвел, беззаботно жил, не подозревая об ужасах будущего, он со слезами на глазах, обессиленный, опал, как желтый лист в ветреную погоду, отдавшись болезненной ностальгии, пронзившей его вздымающуюся грудь и эхом отразившейся от обшарпанных стен его мира, разрушенного и опустошенного.

Падать не страшно. Страшно долететь до дна и разбиться.

Дальше дна падать некуда, дамы и господа! Зачем же так унижаться?! Все, точка абсолютного нуля пройдена!

Зимний лес – гулкое, как выстрелы, карканье ворон, снег с еловой ветки, упавший за шиворот, следы, в которых не видно дна, пар от мокрых рукавиц и параллельные, то и дело пересекающиеся кривые лыжных следов; весенний лес – запах черной, еще мерзлой, земли, текущий во все стороны, захлебывающийся талой водой, ручей, тонкая белая полоска синей от холода кожи между свитером и джинсами, а на ней крупные пупырышки, которые только губами и можно растопить; летний лес – горячие капли золотистой смолы на медной коре, волосы, пахнущие шашлычным дымом, белый, в ромашках, сарафан, испачканный красным сухим вином и щекочущая сосновая иголка, которую никак не достать, если не расстегнуть две тысячи мелких, как божьи коровки, пуговиц, стремительно расползающихся под пальцами по спине и груди.