Цитаты про дирижёра
В Большом театре премьера. Собираются зрители: мужчины в смокингах, дамы в бриллиантах.
До поднятия занавеса остается несколько минут, дирижер готовит оркестр. А первый скрипач отсутствует и но… такая щекотливая ситуация — привести его сейчас невозможно ибо он дрочит в мужском сортире. Дирижер с воплем «Я с ним сам разберусь!» бежит в туалет. Врывается в кабинку, и кричит: «Какой позор! Кто так дрочит! И это первая скрипка оркестра! Кто вам ставил руку?! Выше локоть! Мягче кисть!»
Перед Вами стоит важнейшая задача сделать выбор: либо Вы примете решение сыграть свою симфонию успеха, где Вы станете дирижером, либо Вы предпочтете унести с собой в могилу всю свою музыку, которая потенциально существует в Вашей душе, но так и останется не сыгранной и которую так никто и не услышит
Сажусь на парапет, беспечно свесив ноги, и внезапно повзрослевший рыжий мальчишка-рассвет с золотыми глазами садится со мной рядом. Сейчас мы с ним почти братья. Невыносимое ночное жжение зрачков вдруг превращается в слезящиеся глаза, по-моему, от этого прозрачного дрожащего утра такие же золотые, как и у моего непутевого божественного братишки. Я смотрю этими слезящимися глазами, как мир превращается в стихи, в музыку, в картину. Как бегущая внизу по своим делам женщина в красном пальтишке внезапно рифмуется с рваным облаком, отразившемся в спокойной и на редкость прозрачной лужице. Как безумным симфоническим оркестром звучит ветер, запутавшийся в смычках деревьев под ударный ритм заводящихся машин. Как мазок за мазком ложится город на тело немыслимо взрослеющего дня, а молодой мужчина-рассвет с шальной улыбкой и прежним ребячеством в глазах стоит надо всем единственным гениальным дирижером. И сердце его горит, горит, освещая весь мир, который я сейчас так невыносимо люблю.
Цирковые лошади не танцуют в такт музыке. Это дирижер приспосабливается к их шагу.
А во сне, бллин, мне приснилось, будто я сижу в каком-то огромном оркестре, где кроме меня еще сотни и сотни исполнителей, а дирижер вроде как нечто среднее между Людвигом ваном и Г. Ф. Генделем – то есть он и глухой, и слепой, и ему вообще на весь остальной мир plevatt.
Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере.
Бог — дирижер, и я один из его неугомонных протеже.
В жизни не бывает — и об этом прекрасно знает каждый дирижер — двух одинаковых концертов. Даже если партитура одна и та же, если оркестр состоит из тех же самых музыкантов, а концерт состоялся в том же самом концертном зале. Каждый концерт другой: иногда у нас от счастья на глазах выступают слезы, иногда нам хочется кричать от счастья, а иногда счастье лишает нас дара речи.
В Большом театре премьера. Собираются зрители: мужчины в смокингах, дамы в бриллиантах.
До поднятия занавеса остается несколько минут, дирижер готовит оркестр. А первый скрипач отсутствует и но… такая щекотливая ситуация — привести его сейчас невозможно ибо он дрочит в мужском сортире. Дирижер с воплем «Я с ним сам разберусь!» бежит в туалет. Врывается в кабинку, и кричит: «Какой позор! Кто так дрочит! И это первая скрипка оркестра! Кто вам ставил руку?! Выше локоть! Мягче кисть!»
До поднятия занавеса остается несколько минут, дирижер готовит оркестр. А первый скрипач отсутствует и но… такая щекотливая ситуация — привести его сейчас невозможно ибо он дрочит в мужском сортире. Дирижер с воплем «Я с ним сам разберусь!» бежит в туалет. Врывается в кабинку, и кричит: «Какой позор! Кто так дрочит! И это первая скрипка оркестра! Кто вам ставил руку?! Выше локоть! Мягче кисть!»
Перед Вами стоит важнейшая задача сделать выбор: либо Вы примете решение сыграть свою симфонию успеха, где Вы станете дирижером, либо Вы предпочтете унести с собой в могилу всю свою музыку, которая потенциально существует в Вашей душе, но так и останется не сыгранной и которую так никто и не услышит
Сажусь на парапет, беспечно свесив ноги, и внезапно повзрослевший рыжий мальчишка-рассвет с золотыми глазами садится со мной рядом. Сейчас мы с ним почти братья. Невыносимое ночное жжение зрачков вдруг превращается в слезящиеся глаза, по-моему, от этого прозрачного дрожащего утра такие же золотые, как и у моего непутевого божественного братишки. Я смотрю этими слезящимися глазами, как мир превращается в стихи, в музыку, в картину. Как бегущая внизу по своим делам женщина в красном пальтишке внезапно рифмуется с рваным облаком, отразившемся в спокойной и на редкость прозрачной лужице. Как безумным симфоническим оркестром звучит ветер, запутавшийся в смычках деревьев под ударный ритм заводящихся машин. Как мазок за мазком ложится город на тело немыслимо взрослеющего дня, а молодой мужчина-рассвет с шальной улыбкой и прежним ребячеством в глазах стоит надо всем единственным гениальным дирижером. И сердце его горит, горит, освещая весь мир, который я сейчас так невыносимо люблю.
Цирковые лошади не танцуют в такт музыке. Это дирижер приспосабливается к их шагу.
А во сне, бллин, мне приснилось, будто я сижу в каком-то огромном оркестре, где кроме меня еще сотни и сотни исполнителей, а дирижер вроде как нечто среднее между Людвигом ваном и Г. Ф. Генделем – то есть он и глухой, и слепой, и ему вообще на весь остальной мир plevatt.
Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере.
Бог — дирижер, и я один из его неугомонных протеже.
В жизни не бывает — и об этом прекрасно знает каждый дирижер — двух одинаковых концертов. Даже если партитура одна и та же, если оркестр состоит из тех же самых музыкантов, а концерт состоялся в том же самом концертном зале. Каждый концерт другой: иногда у нас от счастья на глазах выступают слезы, иногда нам хочется кричать от счастья, а иногда счастье лишает нас дара речи.
