Цитаты про болтовню

Тело людишки покрывают одеждой, а эгоизм и зависть — болтовней о прекрасных чувствах. Сумей сорвать тряпки и вот они перед тобой, нагие и послушные.

Любовь равно велика и в болтовне, и в лаконичности.

Ничего более оптимистического, чем болтовня о погоде по весне и вообразить не могу. Словно бы впереди – не летняя жара а, как минимум, начало новой Золотой Эры, когда люди побратаются с духами стихий, и тут же выяснится что грустить, стареть и умирать больше не надо, всё это неактуально уже, немодно, пережитки прошлого, тяжелое, но легко преодолимое наследие старого режима.

Молчанье — щит от многих бед, а болтовня всегда во вред.

Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню со всяким отребьем, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени.

Пустая болтовня — это выкидывание ценных слов на ветер, который уже и так изнемогает всякую чушь носить.

Религия заключается в добре, а не в жалкой теологической болтовне.

— За нашей болтовней я так и не успел попрощаться с этим городом.
— Уехать — это и есть попрощаться. Зачем еще какие-то дополнительные церемонии? Я раньше все время старался почувствовать что-то особенное, покидая то или иное место. Когда был совсем молодой и глупый, даже стихи всякий раз писал по такому поводу… А потом вдруг понял, что любой отъезд — поступок вполне самодостаточный.

Если искать способ пополнить бюджет государства, то начать следует с налога на болтовню. Сборы будут колоссальными.

Господи, как же они далеки от народа… Взял и почти всю страну обосрал. Труженик наш. И эти дармоеды ещё и простых людей умудряются оскорблять, причём сидя на их шее. Господин депутат, если мужик получает меньше тридцати тысяч рублей, он не лентяй. Он, скорее всего, врач или учитель. Да и вообще — россиянин! А если просто мужик зарабатывает каким-то чудом тридцать тысяч рублей, то он герой! Экспонат! Всё равно что вымирающий мамонт. Да и судя по его болтовне, больше всех в стране работают наши депутаты, судя по зарплатам. Извинился он… Ну это надо быть полным идиотом, чтобы не извиниться, ведь на штыки после его бреда встали почти все «лентяи». Точнее россияне.

— Что все-таки нужно тамплиерам?
— Порядок, цель, путь к ней. Больше ничего. Это только твои приятели всё тщатся помешать нам болтовней о свободе. Когда-то ассасины ставили более разумную цель — мир.
— Свобода — это и есть мир!
— Нет. Свобода — это дверь в хаос. Ты только посмотри, что за революцию устроили твои дружки. Я стоял перед Континентальным конгрессом, слушал, как они орут и топают. Всё во имя свободы!

Разумеется, в наши дни уже никого не удивляет, что люди работают с утра до ночи, а затем сообразно личным своим вкусам убивают остающееся им для жизни время на карты, сидение в кафе и на болтовню. Но есть ведь такие города и страны, где люди хотя бы временами подозревают о существовании чего-то иного.

Настоящее отчаяние не ходит под руку с болтовнёй. Тот, кто не хочет жить, умирает молча.

Боязнь молчания, страх тишины. У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Мы шумоголики. Без инъекции звука у нас начинается ломка. Когда-то деды могли в полной тишине созерцать цветущую сливу. Теперь мы запятнали честь древнего самурайского рода. Предки из дома Тайра заклеймили бы нас позором. Они были ближе к смерти. Они были ближе к истинному пониманию жизни. Мы не хотим этой близости. Она нам неприятна, как мысль о сексе со старухой. Мы просто болтаем или включаем на полную громкость радио. Это приносит нам успокоение.

— За нашей болтовней я так и не успел попрощаться с этим городом.
— Уехать — это и есть попрощаться. Зачем еще какие-то дополнительные церемонии? Я раньше все время старался почувствовать что-то особенное, покидая то или иное место. Когда был совсем молодой и глупый, даже стихи всякий раз писал по такому поводу… А потом вдруг понял, что любой отъезд — поступок вполне самодостаточный.

Все хорошее в моей голове возникает в деревне. У меня есть квартира в Берлине, но порой Берлин меня изнуряет. Так что я часто живу в своей деревне, севернее, между Шверином и Висмаром. Многие мои друзья, которые здесь с нами в туре, тоже живут там. Моего отца уже давно нет. Но моя мать живет там. Моя дочь Нелле со своим сыном, малышом Фритцем, часто там бывает. Все мы — большая семья. Я рыбачу. Охочусь. Смотрю, не отрываясь, на озеро. Ночами я сплю в лесу и прислушиваюсь. Я слушаю природу. То, что ты слышишь в лесу, – восхитительно. Это — звуки неописуемой красоты. Я ненавижу шум. Я ненавижу болтовню. Я выставляю себя напоказ, и это напоминает чистый мазохизм. После этого мне нужно себя защитить. Шум сводит с ума. Из-за него умирают.

Я ненавижу телефоны, потому что тогда я не могу смотреть в глаза тому, с кем разговариваю. Я забываю все, что мне говорят по телефону. Я не люблю телефонной болтовни. Телефон нужно использовать только для информации типа: «Встретимся в пол-четвертого» или: «Приходи — мой дом горит.»