Цитаты про большевика

Россия — удивительная страна. Нет ни одной страны в мире, которая так любит втаптывать свою историю, поливать ее грязью, вытирать об неё ноги. Нет у вас ни одного правителя за вашу историю, которого бы не оболгали, не испохабили, не обвинили во всех грехах, не демонизировали. Даже у евреев такого нет. Сталин был жестоким человеком. Но жестокость не была его самоцелью — это был инструмент, другого он не нашёл. А мог найти, была альтернатива Сталину? Троцкий? Да Троцкому было наплевать на Россию. И 90 процентам большевиков, независимо от их происхождения, было наплевать на Россию. И русским тоже. Сталин оказался единственным, которому была дорога Россия. Грузинский семинарист! Но он любил Россию — по-своему.

— Да какой он большевик? Так, попался с нами.
— Я не попался, я сражался с вами.

Социалистическое государство начало свою историю с того, что включило исконные российские воровство и бандитизм в систему построения коммунизма. Идеология силового отчуждения собственности и трансформации ее в государственные ресурсы реализовывалась разными Камо, Котовскими и Голиковыми. Мировоззрение, основанное на насильственном отчуждения ценностей у государства и других граждан и превращении их в собственные ресурсы, присуще большинству членов нашего социалистического общества. Методы, которыми олигархи строили свои олигархаты, принципиально не отличаются от тех, которые использовались большевиками при создании СССР.

Чувство собственности – великое чувство. Большевики отшибали это чувство почти сто лет, проповедовали: общественное выше личного.
Как говорила Васса Железнова, «наше – это ничье. Мое!». «Мое» правит миром. Мой мужчина. Мой кошелек. Мой дом.

Рассказывал, как большевики до сих пор изумлены, что им удалось захватить власть и что они все еще держатся:
— Луначарский после переворота недели две бегал с вытаращенными глазами: да нет, вы только подумайте, ведь мы только демонстрацию хотели произвести и вдруг такой неожиданный успех!

Я могу сказать, против кого я был бы всегда и в любом случае: для меня главное, чтобы к власти не пришли большевики или нацисты. Все остальное — как вода, я же анархист. Участвовать в общественно-политической жизни я бы никогда не стал.

Большевики сами создают себе трудности, которые успешно преодолевают.

Большевики считают насилием то, что происходило по вине чиновников царя, но свое насилие над людьми возвышают до уровня геройства, полагая, что от имени народа им все дозволено. Но у народа они никогда не спрашивали.

И лозунг «Грабь награбленное» уже брошен. Как только брошен этот лозунг — всё, ребята. Здесь возможно либо только жесткое подавление этого дела, причем желательно с показательной кровью, еще одного-двух-трёх, это должны быть высокопоставленные организаторы… вот как человек в эфире Fox News сказал: мы сожжём систему, если вы не сделаете то, что мы скажем. Если он будет завтра арестован ФБН, возможно, протесты пойдут на убыль. Или жесткий разгон демонстраций, с кровью, как это было в 1968 году, с выстрелами, с армией, как это было в 1992 году. Тогда все более-менее успокоится. И опять же, разница с Лос-Анджелесом 1992 года состоит в том, что здесь расовая составляющая является лишь предлогом в действительности. На самом деле идёт простая вещь. Смести старую Америку, и на её месте построить то, что очень и очень нужно очень сильно поджавшемуся и пострадавшему глобальному начальству. Надо построить страну, которая по-хорошему отдаст тихо под нормальное управление нормальных неизбираемых людей и все 11 ударных авианосных группировок, и ядерное оружие, и кстати долларовый станок или то, что будет на его месте. Это будет хороший конгломерат уже давно разработанный Уолл-стрит, части военных специалистов… А во всех остальных местах? Там будет оккупационный режим. Мы это очень хорошо знаем по своим 90-м годам, и как иной раз чудом удается сохранить свой суверенитет. Америка сейчас на грани сохранения своего суверенитета. И на грани того, чтобы стать абсолютно никчемной страной, но! страной, которая начала мировую революцию. Вспомним, что говорили большевики народу в 1917 году. Ровно то же самое: русские, вы ничтожества, вы не можете построить никакого коммунизма, вам должны построить товарищи из-за рубежа. Но для этого вы должны полностью, дотла сжечь свою страну и таким образом, распространить пожар мировой революции по всему миру. Вот, собственно, план. Понятно, что в этом пожаре сгорят все национальные границы, всякие разговоры о демократии и о суверенитете и национальном государстве станут бессмысленными, потому что каждого, кто заговорит о национальности, обвинят в расизме. Это уже отработанный момент.

— Слушаю вас, Александр Николаевич.
— Господин Ульянов, я вас понимаю. Более того, я готов служить революции, если это нужно. Но жестокость… Толпа мстит нам, это страшно. Мне говорили, что большевики принципиальные противники смертной казни.
— Жестокость. Как вы полагаете, смирятся контрреволюционные офицеры с победой революции? Старые генералы не смирились и ещё тысячи, десятки тысяч не смирятся и выступят против советской власти. Мы будем карать за эти выступления смертью и месть здесь не причём. Это чушь. Никакая власть не обходится без смертной казни, вопрос лишь в том, против кого конкретно она применяется и польза от этих смертей. Это оружие, и оно должно направляться против врагов. Это был у нас чисто теоретический диалог.
— Я хочу сказать тебе совершенно искренне, Владимир. Если помнишь, после высочайшего рескрипта о пожаловании мне чина генерала-майора, я ходил представляться императору. Он спросил: вы служите на границе? Я говорю: да Ваше величество. Он спрашивает: как там у вас с охотой? Кабанов много? Как раз за день, из Финляндии с боями прошла шайка контрабандистов, погибло много солдат. Я, конечно, не думал, что он будет спрашивать об этом, но говорить… О кабанах! Когда служат панихиды…

Наша любовь всегда должна быть сильнее нашей ненависти. Нужно любить Россию и русский народ больше, чем ненавидеть революцию и большевиков.

А я бы прямо здесь и сейчас пожаловался на большевиков, ведь это они виноваты, что я без царя в голове!

Кай Юлий Старохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям. — В Советской России, — говорил он, драпируясь в одеяло, — сумасшедший дом — это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное — это сверхбедлам. Нет, с большевиками я жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма. Потом здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихний социализм работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести. Свобода слова. Увидев проходившего мимо санитара, Кай Юлий Старохамский визгливо закричал: — Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! — И, обернувшись к Берлаге, добавил: — Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице!

Все большевики играют на бабалайках, и бабалайка есть музыкальный предмет большевиков!

Храбрость — это мужество, вдохновленное духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих дотах в Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся.