Цитаты про больницу

Вот я и приехал, мама… с праздником. Надо было, конечно, раньше приехать, но я как-то все был занят… Дела какие-то, суета какая-то, все. А помнишь, как я из больницы удрал, чтоб тебя с 8 марта поздравить? Я тогда на медсестре жениться обещал, чтоб она мне куртку с ботинками выдала. И вот тебя уже нет. И сказать некому: «Сыночек, не пей из копытца — козленочком станешь». Женщин много, а сказать некому. Все время ищу такую, как ты, а такой, как ты, больше нет.

Люблю трансатлантические суда. Это роскошные больницы для здоровых людей.

Сказочный ***… Зачем его только из больницы выпустили?

Когда я буду умирать, не везите меня в больницу. Везите на Энфилд. Я там родился, я там и умру.

— Давай вазелин скорей, сейчас не дай Бог этот фашист придет, блин, в больнице столько нормальных врачей, нам эта падла досталась!
— Я тебя тоже люблю, Лобанов!

Отрицать больницы и школы легче, чем лечить и учить.

— Теперь ты согласишься с тем, что тебе пора сбросить обороты?
— Да, да. Странно, Алан, еще недавно я мог гулять всю ночь, есть и пить, что мне хочется. А теперь две банки ред-булла и вафли и я попадаю в больницу, что бы выпустить газы.
— Вот теперь ты понимаешь, почему я заказал томатный сок и деревенский сыр?
— Должен признать, ты заботишься о себе. Вот почему я держу тебя подле себя.
— Потому, что я хороший пример?
— Нет, для запчастей.

Друзья проверяются, когда навещают тебя в больнице, в тюрьме или на кладбище.

Сказочный ***… Зачем его только из больницы выпустили?

— Звонили из больницы, твой рак прошёл.
— Я буду жить? Можно устроить вечеринку?
— Только сначала откопаем мёртвую наркоманку с заднего двора.

Что бы придумать с микрофончиками? Что, если бы мы их проглатывали и они воспроизводили бы бой наших сердец в мини-динамиках из карманов наших комбинезонов? Катишься вечером по улице на скейтборде и слышишь сердцебиение всех, а все слышат твое, по принципу гидролокатора. Одно непонятно: интересно, станут ли наши сердца биться синхронно, по типу того, как у женщин, которые живут вместе, месячные происходят синхронно, о чем я знаю, хотя, по правде, не хочу знать. Полный улет — и только в одном отделении больницы, где рожают детей, будет стоять звон, как от хрустальной люстры на моторной яхте, потому что дети не успеют сразу синхронизировать свое сердцебиение. А на финише нью-йоркского марафона будет грохотать, как на войне.

— Сифилис. У вас у всех сифилис.
— Он простудился, да и только.
— Нет, вам нужно лечение, интенсивное лечение здесь, в больнице, сейчас.
— Да у меня забот полон рот. Может дадите нам чего-нибудь?
— Я могу дать вам лопату, чтобы вы выкопали три маленьких могилы.

— Когда-то я был участковым. Меня постоянно вызывали на семейные разборки, сотни раз за годы службы. Но был один парень, один говнюк, которого никогда не забуду, — Горди, прямо вылитый Бо Свенсон. Помнишь такого? В «Бесславных ублюдках» играл, помнишь?
— Нет…
— В общем, здоровый гад, килограмм 100-110. Но его жена, ну или подруга, была очень хрупкой, как птичка, запястья точно веточки. И вот нас с напарником вызывали к ним каждые выходные, и каждый раз один из нас отводил её в сторону и говорил: «Всё, хватит, пиши заявление!» И дело было не в какой-то глубоко скрытой любви, в нашем случае девушка просто боялась и ни за что не хотела его подставлять. Приходилось сдавать её в больницу, а его сажать в воронок и везти в вытрезвитель, чтоб проспался, а утром возвращался домой. Но как-то раз мой напарник захворал, и я дежурил один. И вот приходит вызов всё по той же херне — сломанный нос в душе и всё такое. Я надеваю наручники, сажаю его в тачку, везу в участок, но только в ту ночь на въезде в город тот ушлёпок запел на заднем сиденье песню «Danny Boy». Вот она-то меня и вывела… И вместо налево я свернул направо, на просёлочную. Поставил его на колени, сунул револьвер ему в рот и сказал: «Вот и всё. Настал твой конец.». Он заплакал и давай ссаться и клясться, что оставит её в покое, и кричать так громко, как мог с пистолетом во рту. Я говорю ему, чтоб заткнулся, потому что надо было подумать, что делать дальше. Конечно же, он заткнулся. Замолк. Стал тише воды. Как собака, ждущая объедки. И вот стоим мы там, я делаю вид, что раздумываю, а прекрасный принц на коленях, в грязи, в обосранных штанах. И вот через пару минут я вынимаю пушку из его рта и говорю: «Если ты её хотя бы ещё раз тронешь, то я тебя так, и так, и так, и бла, бла, бла.».
— Просто предупредил?
— Конечно. Я же хотел… Хотел по-хорошему. Но через две недели он убил её. Проломил ей голову блендером. Когда мы приехали, там было столько крови, что воздух был железным на вкус. Мораль сей басни такова: я пошёл на полумеры там, где надо было давить до конца. Больше я такой ошибки не повторю. Хватит полумер, Уолтер.

Вся улица слева от меня была забита пробкой, и я наблюдал, как люди сидят и терпеливо ждут в своих машинах. Почти в каждой сидели мужчина с женщиной – уставившись прямо перед собой, не разговаривая. Для всех, в конечном итоге, всё упирается в ожидание. Ты всё ждешь и ждешь – больницы, врача, сантехника, психушки, тюрьмы, саму маму-смерть. Сначала сигнал – красный, затем – зеленый. За ожиданием граждане мира едят еду и смотрят телевизор, переживают за свою работу или за ее отсутствие.

Есть такая боль, которую нельзя вылечить в больнице. Поэтому, кто ее испытывает, делает все, чтобы излечить себя. Некоторые лечат боль одиночества, заводя новых друзей; некоторые избавляются от мук совести тратой денег; некоторые исполняют свое испепеляющее желание маленькими поступками. Но, к сожалению, всегда найдутся те, кто не сможет начать лечиться. Потому что понимают, что это спровоцирует еще большую боль.

Ах, да. Лучшему другу — ключи от машины, чтобы он отвёз в больницу старушку. И остаёшься на остановке с девушкой, ведь ты о ней мечтал всю жизнь, так? Значит, всё будет хорошо.