Цитаты про Берлин

Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно.

Не играй со мной, Берлин, это не фильм Тарантино.

Песня посвящается тому светлому моменту, когда никакие вооруженные силы станут наконец-то не нужны. Поскорее бы он настал. И точно этот момент не становится ближе, когда люди пишут на своих машинах и лепят на боевую технику надпись «На Берлин!». Никоим образом не ставлю под сомнение героизм наших предков, друзья. Но одно мне все-таки по-прежнему непонятно. Почему Вторая мировая война во всем мире — это «Never again» и только в России это — «Можем повторить»?

«Ich bin ein Berliner». «Я — берлинец». Всего в одной фразе, которую любят те берлинцы, что постарше, – непростой удел города, его история. Без истории не понять того Берлина, которым сегодня восхищается вся Европа.

— Европа крошечная, как бабочка, мы пешком от Лондона до Берлина дойдём.
— Англия — это остров, кретин.
— Тогда доплывём, какая разница!

Берлин с его безбрежным потенциалом продолжает импровизировать и в начале XXI века претендует на звание «моста» между западным развитым миром и рынками развивающимися.

В Западном Берлине я был одинок и всегда в движении. В основном на концертах я видел Nirvana и других. Однажды вечером на вечеринке, на которую меня даже не пригласили, я встретил женщину, а через неё — бывшего барабанщика Fehlfarben. С ним я наконец-то снова сделал музыку. В течении долгого времени жить с тремя людьми в одной комнате была очень напряжённой, а на Востоке было дешёвое жилое помещение. Так что я вернулся

— Вот в Берлине, на самой высокой уцелевшей стене, я с огромной любовью напишу: «Развалинами Рейхстага удовлетворён». И можно ехать домой сады опрыскивать.
— Командир, когда вы будете в Берлине автографы оставлять, я вас очень прошу, посмотрите повнимательнее. Там уже будут наши подписи… первой эскадрильи.
— Да какая разница, браток: наши, ваши…
— И вообще там первым распишется рядовой пехотный Ваня. Да и по праву

Истинный ариец. Характер – нордический, выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет свой служебный долг. Беспощаден к врагам рейха. Отличный спортсмен: чемпион Берлина по теннису. Холост; в связях, порочащих его, замечен не был. Отмечен наградами фюрера и благодарностями рейхсфюрера СС…

— Мне нужно знать твои планы!
— Сперва берем Берлин, потом обходим Польшу сзади и орем «Сюрприз!!!»

У нас Сталин это тиран, он убивал людей, но его именем названо то место, где хотят жить люди — «сталинки». Мне интересно: в Берлине есть «гитлеровки»? Чтобы ты такой: «Я в Берлине снял гитлеровку». Ты ему говоришь: а как вас тут газ включить? «Да он сам включается, не переживайте!»

На отечественных книжных лотках такой набор печатных кирпичей сеет разумное, доброе, вечное, как будто не Красная Армия в 45-м году взяла Берлин, а вермахт в 41-м Москву.

Вторник. Лондон — секс. Среда. Берлин — секс. Четверг. Токио — секс. Укладки уже просто нет, но так классно, так классно.

Мы Саратовские, и побывали в Берлине!

— Послушайте, я знаю, что не очень хорошо справляюсь… но, чтобы сдать экзамен, я готова на все.
— На все?
— На… все.
— Хорошо, Берлин. Я поставлю тебе хорошую оценку, я поставлю тебе очень, очень хорошую оценку, если ты будешь… учиться.

В критический момент я брошу Австрию на произвол судьбы — этим я верну Берлину расположение Петербурга.

Все хорошее в моей голове возникает в деревне. У меня есть квартира в Берлине, но порой Берлин меня изнуряет. Так что я часто живу в своей деревне, севернее, между Шверином и Висмаром. Многие мои друзья, которые здесь с нами в туре, тоже живут там. Моего отца уже давно нет. Но моя мать живет там. Моя дочь Нелле со своим сыном, малышом Фритцем, часто там бывает. Все мы — большая семья. Я рыбачу. Охочусь. Смотрю, не отрываясь, на озеро. Ночами я сплю в лесу и прислушиваюсь. Я слушаю природу. То, что ты слышишь в лесу, – восхитительно. Это — звуки неописуемой красоты. Я ненавижу шум. Я ненавижу болтовню. Я выставляю себя напоказ, и это напоминает чистый мазохизм. После этого мне нужно себя защитить. Шум сводит с ума. Из-за него умирают.

Мы в Берлине!

Берлин, обменяй мое сердце на героин!

Не понимаю надписей «На Берлин», как и надписи «Можем повторить». Что это? Что это вообще? Кто ты такой, кусок говна, что ты хочешь это повторить? Я помню ещё как я с дедушкой ходил на праздники, на День Победы, когда они тихонечко выпивали, старики, с одной лишь фразой «Чтобы не было войны», и вдруг ты едешь, сука, с надписью «На Берлин, 41-45 можем повторить». Ты чего, парень?

Буржуи, — заметил Пех, — везде одинаковые. Хоть в Париже, хоть в Берлине, хоть в Варшаве. — И демонстративно заткнул себе нос: — Во всех странах мира от них одинаково смердит!

Если ты ни разу не был в Питере, но был в Вене, в Париже, в Берлине, в Барселоне, в Лондоне, в Монреале, ты всё равно ни разу не был в Питере.

— Нора, насколько все плохо?
— Просто дурдом. У меня тут представители двенадцати разных агентств меряются своими членами.
— Нет! Мы столкнулись с международным рейсом из Берлина. ЦКЗ первый в очереди, я там буду через двадцать минут. Пусть меряются, пока я не приеду.
— Не волнуйся, я покажу им свой.

— Вы бы назвали себя одиночкой?
— По крайней мере, одному мне абсолютно хорошо. Это было еще тогда, когда я переехал из Шверина в восточный Берлин. Я занимал квартиру, и почти два года мне себя было вполне достаточно. Еще ребенком я очень часто чувствовал себя одиноко, мне это не чуждо. Впрочем, я отстаиваю положение, что постоянное стремление к вниманию, которое имеется у деятелей искусства, берет свое основное происхождение из детства. Во время самого первого сеанса мой терапевт сказала похожее, что 90% всех деятелей искусства имели проблемы с матерями. Первая любовь, которую узнаёт человек, — это любовь матери. И, если этого лишают, то вы никогда больше не наверстаете. Это навсегда пустота, которая тебя нагружает. Моя мама просто предпочла кого-то другого.
— Ваших братьев и сестер?
— Да, у меня брат и сестра, и по возрасту я посередине. Такой типичный ребенок-сэндвич. Тогда мне оставалась только одна возможность: любым путем обращать на себя внимание, быть экстремальным. Так быстро ставишь задачи и без затруднений больше не обходишься, потому что ребенок, конечно, не осознает эту зависимость. Долго я искал ошибки в самом себе, из-за чего все было еще хуже. Позже этот процесс расстраивал меня, а затем систематически и мои отношения. На полном серьезе, Rammstein и провокационные выступления группы для меня были настоящим спасением. Единственная огромная сцена для моего зарубцевавшегося эго и одновременно выход из эмоционального плена. Чувство, что сидишь в заключении, знакомо мне с раннего детства.
— Можно ли об этом конкретней?
— Возьмем только домашний арест, который дома был очень ходовым методом воспитания. Было время, когда мне две, три недели не разрешалось покидать свою комнату. Я тоже был непрост. Я оставался с моими тремя кассетами: Led Zeppelin, AC/DC и Black Sabbath — и смотрел в окно. В сочетании с фактически имеющимся «восточным синдромом» заключения в собственной стране это однозначно на меня повлияло…

Здóрово, что зрители в Каннах ведут себя так, будто фильм – это что-то важное. Я был в Берлине, получил приз за фильм «Перед рассветом» и люди улюлюкали. Глупо, правда? Едешь на эти фестивали и влезаешь в некое соревнование. Всё это так абстрактно. Как бывший спортсмен, я не отношусь к этому серьезно. Вот там было состязание… А жюри, решающее, какой фильм, по их мнению, лучше – вовсе не состязание…