Цитаты про Аттикуса
Мы пошли домой, и я сказала Джиму — вот теперь нам будет что порассказать в понедельник в школе, и вдруг Джим на меня как накинулся: — И не думай рассказывать!
— Еще чего! Непременно расскажу! Не у всех папа самый меткий стрелок в целом округе!
— По-моему, — сказал Джим, — если бы он хотел, чтобы мы про это знали, он сам бы нам рассказал. Если бы он этим гордился, так рассказал бы.
— Может, он просто забыл, — сказала я.
— Э, нет, Глазастик, тебе этого не понять. Аттикус и правда старый, но мне все равно, чего он там не умеет, мне все равно, пускай он ничего на свете не умеет.
Джим подобрал камень и с торжеством запустил им в гараж. Побежал за ним и на бегу крикнул через плечо:
— Аттикус — джентльмен, совсем как я!
— Аттикус, — угрюмо сказал Джим. Аттикус приостановился в дверях.
— Что, сын?
— Что же они сделали, как они могли?
— Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Спокойной ночи.
— Аттикус, ты, наверно, не прав.
— Как так?
— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…
— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. – Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, – это его совесть.
Только один раз я видела Аттикуса по-настоящему сердитым, когда Элмер Дэйвис по радио рассказал про Гитлера. Аттикус рывком выключил приемник и сказал «Ф-фу!». Как-то я его спросила, почему он так сердится на Гитлера, и Аттикус сказал: — Потому, что он бешеный.
Мы пошли домой, и я сказала Джиму — вот теперь нам будет что порассказать в понедельник в школе, и вдруг Джим на меня как накинулся: — И не думай рассказывать!
— Еще чего! Непременно расскажу! Не у всех папа самый меткий стрелок в целом округе!
— По-моему, — сказал Джим, — если бы он хотел, чтобы мы про это знали, он сам бы нам рассказал. Если бы он этим гордился, так рассказал бы.
— Может, он просто забыл, — сказала я.
— Э, нет, Глазастик, тебе этого не понять. Аттикус и правда старый, но мне все равно, чего он там не умеет, мне все равно, пускай он ничего на свете не умеет.
Джим подобрал камень и с торжеством запустил им в гараж. Побежал за ним и на бегу крикнул через плечо:
— Аттикус — джентльмен, совсем как я!
— Еще чего! Непременно расскажу! Не у всех папа самый меткий стрелок в целом округе!
— По-моему, — сказал Джим, — если бы он хотел, чтобы мы про это знали, он сам бы нам рассказал. Если бы он этим гордился, так рассказал бы.
— Может, он просто забыл, — сказала я.
— Э, нет, Глазастик, тебе этого не понять. Аттикус и правда старый, но мне все равно, чего он там не умеет, мне все равно, пускай он ничего на свете не умеет.
Джим подобрал камень и с торжеством запустил им в гараж. Побежал за ним и на бегу крикнул через плечо:
— Аттикус — джентльмен, совсем как я!
— Аттикус, — угрюмо сказал Джим. Аттикус приостановился в дверях.
— Что, сын?
— Что же они сделали, как они могли?
— Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Спокойной ночи.
— Что, сын?
— Что же они сделали, как они могли?
— Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Спокойной ночи.
— Аттикус, ты, наверно, не прав.
— Как так?
— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…
— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. – Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, – это его совесть.
— Как так?
— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…
— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. – Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, – это его совесть.
Только один раз я видела Аттикуса по-настоящему сердитым, когда Элмер Дэйвис по радио рассказал про Гитлера. Аттикус рывком выключил приемник и сказал «Ф-фу!». Как-то я его спросила, почему он так сердится на Гитлера, и Аттикус сказал: — Потому, что он бешеный.
