Цитаты Марины Цветаевой

Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — моё. Я его никому не отдам. Ни на час, ни на луч, ни на взгляд.— Никому. Никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города! В руки возьму! — Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу! В вечную ночь пропадёт, — погонюсь по следам…
Солнце моё! Я тебя никому не отдам!

«Я буду любить тебя всё лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!

Если у Вас за спиной кричат «Дурак!», то это не повод оглядываться.

Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не пил?

Мне плохо с людьми, потому что они мешают мне слушать мою душу или просто тишину.

Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного…

Друг! Равнодушье – дурная школа! Ожесточает оно сердца.

Сверхбессмысленнейшее слово:
Расстаемся. — Одна из ста?
Просто слово в четыре слога,
За которыми пустота.

Громким смехом не скроешь дикой боли.

Здесь я не нужна, там — невозможна.

Мне БОЛЬНО, понимаете? Я ободранный человек, а вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг — у меня, на глубину, НИ-ЧЕ-ГО.

Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.<…>Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.

Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слёз тяжело.

Крылья — свобода, только когда раскрыты в полёте, за спиной они — тяжесть.

За князем – род, за серафимом – сонм,
За каждым – тысячи таких, как он,
Чтоб пошатнувшись, – на живую стену
Упал и знал, что – тысячи на смену!

… И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, —
Знай, что от сердца — голова есть,
И есть топор — от головы…

Наши лучшие слова — интонации.

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

Если я человека люблю, я хочу, чтоб ему от меня стало лучше — хотя бы пришитая пуговица. От пришитой пуговицы — до всей моей души.

Встречаться нужно для любви, для остального есть книги.

Легкомыслие! — Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
И мазурку мне вбрызнул в жилы.Научив не хранить кольца, —
С кем бы жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать еще до начала.Быть, как стебель, и быть, как сталь,
В жизни, где мы так мало можем…
— Шоколадом лечить печаль
И смеяться в лицо прохожим!

Благословляю Вас на все четыре стороны.

Бессрочно кораблю не плыть
И соловью не петь.

Если бы Вы сейчас вошли и сказали: «Я уезжаю надолго, навсегда», — или: «Мне кажется, я Вас больше не люблю», — я бы, кажется, не почувствовала ничего нового: каждый раз, когда Вы уезжаете, каждый час, когда Вас нет — Вас нет навсегда и Вы меня не любите.

Осыпались листья над Вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мертвый, послушайте, милый:
Вы всe-таки мой.

Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!

Грех не в темноте, а в нежелании света.

Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце — слишком полно!

Хотеть — это дело тел,
А мы друг для друга — души…

Я не знала, где Вы, но была там же, где Вы, а так как не знала, где Вы, то не знала, где я — но я знала, что я с Вами.

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Всё началось — и кончилось — без Вас.

Цветаева: Иногда так хочется отдать душу за возможность отдать душу за что-нибудь.

Постоянная игра в жмурки с жизнью не приводит ни к чему хорошему.

Гетто избранничества. Вал. Ров.
Пощады не жди.
В этом христианнейшем из миров
Поэты — жиды.

Если взять будущих нас, то дети становятся старше, чем мы, мудрее. Из-за этого – непонимание.

Женщины часто заводят в туман.

Я – в жизни! – не уходила первая. И в жизни – сколько мне еще Бог отпустит – первая не уйду. Я просто не могу. Я всегда жду, чтобы другой ушел, все делаю, чтобы другой ушел, потому что мне первой уйти – легче перейти через собственный труп.

Каждый стих – дитя любви,
Нищий незаконнорожденный,
Первенец – у колеи
На поклон ветрам – положенный.

Я могу без Вас. Я ни девочка, ни женщина, я обхожусь без кукол и без мужчин. Я могу без всего. Но, быть может, впервые я хотела этого не мочь.

Мечтать ли вместе, спать ли вместе, но плакать всегда в одиночку.

Вы когда-нибудь забываете, когда любите – что любите? Я – никогда. Это как зубная боль – только наоборот, наоборотная зубная боль, только там ноет, а здесь – и слова нет.

Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь. Короче: свои настольные.

Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины — обратно.

Я никому не необходима, всем приятна.”

Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.

Доблесть и девственность! Сей союз. Древен и дивен, как смерть и слава.

Любить человека – значит видеть его таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.

Гусар! – Ещё не кончив с куклами,
– Ах! – в люльке мы гусара ждём!

Знакомых и друзей – вся Москва, но ни одного кто за меня – нет, без меня! – умрет.

В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел.

Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!

Знаю все, что было, все, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется

Жизнь.

И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, —
Знай, что от сердца — голова есть,
И есть топор — от головы…

Некоторым без кривизн

Не люби, богатый — бедную,
Не люби, ученый — глупую
Не люби, румяный — бледную,
Не люби, хороший — вредную:
Золотой — полушку медную!

Не стыдись, страна Россия!
Ангелы — всегда босые…

Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Целому морю нужно все небо,
Целому сердцу

нужен весь Бог.

О, Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит? — Не зуб, не голова, не рука, не грудь, — нет, грудь, в груди, там, где дышишь, — дышу глубоко: не болит, но всё время болит, всё время ноет, нестерпимо!

А равнодушного – Бог накажет!
Страшно ступать по душе живой.

Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость – и Господен суд,
Благой закон – и каменный закон.

Всех по одной дороге
Поволокут дроги –
В ранний ли, поздний час.

Вам слишком рано дают читать серьезные книги… — перебивал жених,
чтобы не услышать, на кого похож.
-А такая книга, как вы, — не рано? Такие книги лучше не читать никогда.

Горе ты горе, – солёное море!
Ты и накормишь,
Ты и напоишь,
Ты и закружишь,
Ты и отслужишь!
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть! Горечь! Горечь!
Вечный искус

Окончательнее пасть.

Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла — их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда! Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет! Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг — они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!

Дети – это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!

Есть некий час – как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества – он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.

Императору — столицы,
Барабанщику — снега.

Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Знай одно: что завтра будешь старой.
Остальное, деточка, – забудь.

И слёзы ей – вода, и кровь –
Вода, – в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.

Кто в песок, кто – в школу.
Каждому – своё.
На людские головы
Лейся, забытьё!

Кто дома не строил

Кто приятелям не должен -Т
от навряд ли щедр к подругам.

Моя душа чудовищно ревнива: она бы не вынесла меня красавицей.
Говорить о внешности в моих случаях — неразумно: дело так явно, и настолько — не в ней!
— «Как она Вам нравится внешне?» — А хочет ли она внешне нравиться? Да я просто права на это не даю, — на такую оценку!
Я — я: и волосы — я, и мужская рука моя с квадратными пальцами — я, и горбатый нос мой — я. И, точнее: ни волосы не я, ни рука, ни нос: я — я: незримое.

Любовь! Любовь! И в судорогах и в гробе
Насторожусь – прельщусь – смущусь – рванусь.

«Стерпится — слюбится». Люблю эту фразу, только наоборот.

Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Всё перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше мукой!

Мы спим – и вот, сквозь каменные плиты
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты
Закон звезды и формула цветка.

Смывает лучшие румяна Любовь.

Одна половинка окна растворилась.
Одна половинка души показалась.
Давай-ка откроем – и ту половинку,
И ту половинку окна!

Олимпийцы?! Их взгляд спящ!
Небожителей – мы – лепим!

Руки, которые не нужны
Милому, служат – Миру.

Богини бракосочетались с богами, рождали героев, а любили пастухов.

Стихи растут, как звёзды и как розы,
Как красота – ненужная в семье.

Уж вечер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звёздная в небе застынет вьюга,
И под землёю скоро уснём мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.

Расстояние: версты, мили… нас расставили, рассадили, чтобы тихо себя вели по двум разным концам земли.

Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копьё, –
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное – женское – счастье моё!

Такое странное ощущение. Если рассматривать вас, как дорогого мне – останется лишь боль. Если считать вас чужим – добро. Но вы для меня ни тот, ни другой – я ни с кем из вас.

Моя душа теряет голову.

Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной!
Луна высока.
Мой – так несомненно и так непреложно,
Как эта рука.

Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Опять с узелком подойду утром рано
К больничным дверям.
Вы просто уехали в жаркие страны,
К великим морям.

Пусть листья осыпались, смыты и стерты
На траурных лентах слова.
И, если для целого мира Вы мертвый,
Я тоже мертва.

Таких обещаний я знаю бесцельность,
Я знаю тщету.
– Письмо в бесконечность. – Письмо
в беспредельность-
Письмо в пустоту.

Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.

Моя душа чудовищно-ревнива: она бы не вынесла меня красавицей.
Говорить о внешности в моих случаях – неразумно: дело так явно, и настолько – не в ней!
– Как она Вам нравится внешне? – А хочет ли она внешне нравиться? Да я просто права на это не даю, – на такую оценку!
Я – я: и волосы – я, и мужская рука моя с квадратными пальцами – я, и горбатый нос мой – я. И, точнее: ни волосы не я, ни рука, ни нос: я – я: незримое.
Чтите оболочку, осчастливленную дыханием Бога.
И идите: любить – другие тела!

– Карл Великий – а может быть и не Карл Великий – сказал: “С Богом надо говорить – по-латыни, с врагом – по-немецки, с женщиной – по-французски…” (Молчание.) И вот – мне иногда кажется – что я с женщинами говорю по-латыни…

Действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала – лицами.

Любить – видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.
Не любить – видеть человека таким, каким его осуществили родители.
Разлюбить – видеть вместо него: стол, стул.

Знаете для чего существуют поэты? Для того, чтобы не стыдно было говорить самые большие вещи.

“У каждого из нас, на дне души, живет странное чувство презрения к тому кто нас слишком любит.
(Некое “и всего-то”? – т.е. если ты меня так любишь, меня, сам ты не бог весть что!)
Может быть потому что каждый из нас знает себе настоящую цену.”

Если у Вас за спиной кричат «Дурак!», то это не повод оглядываться.

Когда я перестану тебя ждать,
Любить, надеяться и верить,
То я закрою плотно окна, двери
И просто лягу умирать…

Есть вещи, которые мужчина – в женщине – не может понять. Не потому, что это ниже или выше нашего понимания, дело не в этом, а потому, что некоторые вещи можно понять только изнутри себя, будучи.

Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.

Я говорю всякие глупости. Вы смеетесь, я смеюсь, мы смеемся. Ничего любовного: ночь принадлежит нам, а не мы ей. И по мере того, как я делаюсь счастливой счастливой, потому что не влюблена, оттого, что могу говорить, что не надо целовать, просто исполненная ничем не омраченной благодарности,

я целую Вас.

Нет на земле второго Вас.

Ни один человек, даже самый отрешенный, не свободен от радости быть чем-то (всем!) в чьей-нибудь жизни, особенно когда это — невольно.

… И если сердце, разрываясь,
Без лекарства снимает швы, —
Знай, что от сердца — голова есть,
И есть топор — от головы…

Я, когда не люблю, — не я… Я так давно — не я…

Все женщины ведут в туманы.

«Возлюбленный» — театрально, «любовник» — откровенно, «Друг» — неопределённо. Нелюбовная страна!

Каждая книга — кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам.

Единственное, чего люди не прощают — это то, что ты без них, в конце концов, обошёлся.

Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого.

Я вижу, я чувствую,-чую Вас всюду!
– Что ленты от Ваших венков! –
Я Вас не забыла и Вас не забуду
Во веки веков!

Меня нужно любить совершенно необыкновенно, чтобы я поверила.

Я любовь узнаю по боли всего тела вдоль.

-Легче лисёнка
Скрыть под одеждой,
Чем утаить вас,
Ревность и нежность!

Глаза и голос, это слишком много сразу. Поэтому, когда слышу голос, опускаю глаза.

Пусть не помнят юные
О сгорбленной старости.
Пусть не помнят старые
О блаженной юности.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

“Никто не хочет – никто не может понять одного: что я совсем одна.

Ты, меня любивший фальшью истины и правдой лжи,
Ты, меня любивший дальше некуда, за рубежи,
Ты, меня любивший дольше времени, десницы взмах,
Ты меня не любишь больше — истина в пяти словах!

Влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь.

Всё дело в том, чтобы мы любили, чтобы у нас билось сердце — хотя бы разбивалось вдребезги! Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи — те самые серебряные сердечные дребезги.