Цитаты Фридриха Ницше

Требование  взаимности  не  есть  требование  любви, но тщеславия и чувственности.

Люди недоверчивые в отношении самих себя, больше хотят быть любимыми, нежели любить, дабы однажды, хотя бы на мгновенье, суметь поверить в самих себя.

Не через взаимную любовь прекращается несчастье неразделенной любви, но через большую любовь.

Есть два пути избавить вас от страдания: быстрая смерть и продолжительная любовь.

Надо научиться любить себя самого – так учу я – любовью цельной и здоровой: чтобы сносить себя самого и не скитаться всюду.

Что хорошо? Все, что повышает чувство власти, волю к власти, власть в человеке. Что дурно? Все, что происходит из слабости.

Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны как в большой любви, так и в большой дружбе, – стало быть, для большинства…

«Возлюби ближнего своего» – это значит, прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» – И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.

Что падает, то нужно ещё толкнуть!

Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьёт отребье, все родники бывают отравлены.

Жить – это сжигать себя и все-таки не сгореть.

Человек забывает свою вину, когда исповедался в ней другому, но этот последний обыкновенно не забывает её.

Нужно носить в себе ещё хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду.

Нужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.

Познавший самого себя – собственный палач.

Человек «современных идей», эта гордая обезьяна, страшно недоволен собой – это неоспоримо. Он страдает, а его тщеславие хочет, чтобы он только «со-страдал».

Всякий глубокий ум нуждается в маске, – более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно, плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни.

С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, во мрак и глубину, – ко злу.

Поистине, человек – это грязный поток.

Очень одинокому и шум становится утешением.

Быть великим – значит давать направление.

В каждой религии религиозный человек есть исключение.

Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного – душевную низость.

Уже слово «христианство» есть недоразумение, – в сущности, был только один христианин, и он умер на кресте.

Церковь – это род государства, притом – самый лживый.

Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и вместе с ним умерли и эти хулители.

Никогда ещё никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины. Ибо каждая религия родилась из страха и нужды и вторглась в жизнь через заблуждения разума.

Дружбу не планируют, про любовь не кричат, правду не доказывают.

Ничто не поражает так глубоко, ничто так не разрушает, как «безличный долг», как жертва молоху абстракции.

Героизм – это добрая воля к абсолютной самопогибели.

Мораль – это важничанье человека перед природой.

В добропорядочных людях меня в последнюю очередь отталкивает зло, которое они в себе носят.

Всякий восторг заключает  в  себе  нечто  вроде  испуга  и бегства от  самих  себя  – временами  даже  само-отречение.

Ревность – остроумнейшая страсть и тем не менее  все  еще величайшая глупость.

Стремление к величию выдаёт с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.

Женщин лишает детскости то, что они  постоянно  возятся  с детьми, как их воспитатели.

Счастье мужчины зовется «Я хочу». Счастье женщины – «Он хочет».

Женщина была вторым промахом Бога – это знает всякий жрец.

Самые застенчивые девушки являются в полуобнаженном виде, если этого требует мода, и даже увядшие, старые женщины не отваживаются воспротивиться такой заповеди, как бы умны и хороши ни были они в других отношениях.

Такими хочу я видеть мужчину и женщину: его – способным к войне, ее – к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать – не только ногами, но и головой.