Цитаты Андрея Андреевича Вознесенского

Любят похороны в России,
поминают, когда мы мертвы,
забывая, пока живые.

Судьба, как ракета, летит по параболе
Обычно — во мраке и реже — по радуге.

Провала прошу, провала.
Гаси ж!
Чтоб публика бушевала
и рвала в клочки кассирш. Прости меня, жизнь.
Мы — гости,
где хлеб и то не у всех,
когда земле твоей горестно,
позорно иметь успех. Провала прошу, аварии.
Будьте ко мне добры.
И пусть со мною
провалятся
все беды в тартарары.

Не мигают, слезятся от ветра
безнадежные карие вишни.
Возвращаться — плохая примета.
Я тебя никогда не увижу.

Стихи не пишутся — случаются.

Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.Заслонивши тебя от простуды,
я подумаю: «Боже всевышний!
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу».Эту воду в мурашках запруды,
это Адмиралтейство и Биржу
я уже никогда не забуду
и уже никогда не увижу.

Я тебя разлюблю и забуду,
Когда в пятницу будет среда,
Когда вырастут розы повсюду,
Голубые, как яйца дрозда.
Когда мышь прокричит «кукареку».
Когда дом постоит на трубе,
Когда съест колбаса человека
И когда я женюсь на тебе.

Оправдываться — не обязательно.
Не дуйся, мы не пара обезьян.
Твой разум не поймет — что объяснять ему?
Душа ж всё знает — что ей объяснять?

Я тебя очень… Мы фразу не кончим.
Губы наощупь. Ты меня очень…
Точно замочки, дырочки в мочках.
Сердца комочек чмокает очень.
Чмо нас замочит. Город нам — отчим.
Но ты меня очень, и я тебя очень…
Лето ли осень, все фразу не кончим:
«Я тебя очень…»

Поглядишь, как несметно
разрастается зло —
слава богу, мы смертны,
не увидим всего.Поглядишь, как несмелы
табуны васильков —
слава богу, мы смертны,
не испортим всего.

Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины…
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины…звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание —
молчаливо.
Тишины.

Обольстительная сеть,
золотая ненасыть.
Было нечего надеть.
стало — некуда носить. Так поэт, затосковав,
Ходит праздно на проспект.
Было слов не отыскать,
стало не для кого спеть.

А завтра вечером, на поезд следуя,
вы в речку выбросите ключи,
и роща правая, и роща левая
вам вашим голосом прокричит:«Не покидайте своих возлюбленных.
Былых возлюбленных на свете нет…»Но вы не выслушаете совет.

Но чист её высокий свет,
Отважный и божественный.
Религий — нет, знамений — нет.
Есть Женщина!..

Любите при свечах,
танцуйте до гудка,
живите — при сейчас,
любите — при когда?Ребята — при часах,
девчата при серьгах,
живите — при сейчас,
любите — при Всегда.

Память не закопать.

Нет прошлой любви, нет последней любви, есть настоящая.

Мы с тобою прячемся от Времени.
Здесь, у океана на краю,
кривоногий, лживый, как сирены,
неземную музыку пою.Так пою, как никогда не пелось!
Век к концу торопится, заметь,
высказать все то, то не успелось.
Что другому веку не суметь.

С первого по тринадцатое
нашего января
сами собой набираются
старые номера.
С первого по тринадцатое
пропасть между времен
вытри рюмашки насухо
выключи телефон.Только в России празднуют
эти двенадцать дней.

Можно и не быть поэтом,
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемленная дверьми!

В человеческом организме
девяносто процентов воды,
как, наверное, в Паганини,
девяносто процентов любви.
<…>
Девяносто процентов музыки,
даже если она беда,
так во мне,
несмотря на мусор,
девяносто процентов тебя.

Я ненавижу вас, люди-резины,
вы растяжимы на все режимы.

Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил — и вот наказанье?
Сложишь песню — отпустит, а дальше — пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю —
тоска такая! Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твоё дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши — опять одари виною…

Проплыву, продышу, проживу брассом.
Проплыву, проживу, пролюблю кролем.
Под моей треугольной рукой — мордой,
словно конь под дугой, вырывается море.Я люблю тебя, море, за то, что ты есть море.
Лишь увижу тебя, сразу хочется снять шмотки.
Мы любовники, море. Встречаемся голыми.
Как любовь или смерть. Мне милее любовь.

Было нечего терять,
стало нечего найти.
Для кого играть в театр,
когда зритель не на «ты»?

Духовной жаждою томим,
несмотря на паспортные данные —
не читайте! не завидуйте! —
я гражданин
страны страдания.

Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине…

Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твоё дыханье,
подари мне прощенье,
коли виновен,
а простивши — опять одари виною…

И неужели мы будем в истории —
«Эти, Байкал загубили которые»?

Заведи мне ладони за плечи,
обойми,
только губы дыхнут об мои,
только море за спинами плещет.Наши спины, как лунные раковины,
что замкнулись за нами сейчас.
Мы заслушаемся, прислонясь.
Мы — как формула жизни двоякая.На ветру мировых клоунад
заслоняем своими плечами
возникающее меж нами —
как ладонями пламя хранят.Если правда, душа в каждой клеточке,
свои форточки отвори.
В моих порах стрижами заплещутся
души пойманные твои!Все становится тайное явным.
Неужели под свистопад,
разомкнувши объятья, завянем —
как раковины не гудят?А пока нажимай, заваруха,
на скорлупы упругие спин!
Это нас погружает друг в друга.Спим.

Не исчезай на тысячу лет,
не исчезай на какие-то полчаса…
Вернешься ты через тысячу лет,
но все горит твоя свеча.Не исчезай из жизни моей,
не исчезай сгоряча или невзначай,
исчезнут все.
Только Ты не из их числа.
Будь из всех исключением,
не исчезай.Не исчезай в нас, Чистота,
не исчезай, даже если подступит край.
Ведь все равно, даже если исчезну сам,
я исчезнуть тебе не дам.
Не исчезай.

И неужели мы будем в истории —
«Эти, Байкал загубили которые»?

Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
былых возлюбленных на свете нет.
Есть дубликаты —
как домик убранный,
где они жили немного лет.

Благословенна лень, томительнейший плен,
когда проснуться лень и сну отдаться лень. Лень к телефону встать, и ты через меня
дотянешься к нему, переутомлена. Рождающийся звук в тебе, как колокольчик,
и диафрагмою моё плечо щекочет. «Билеты? — скажешь ты. — Пусть пропадают. Лень».
Медлительнейший день в нас переходит в тень.

Всяко было — дождь и радуги,
горизонт мне являл немилость.
Изменяли друзья злорадно,
Только ты не переменилась.

Ни в паству не гожусь, ни в пастухи,
другие пусть пасут или пасутся.
Я лучше напишу тебе стихи.
Они спасут тебя.

Не заводите вторых профессий, второй страсти, второй семьи. Ночью вы будете путать имена.

Спасибо, что в рощах осенних
ты встретилась, что-то спросила
и пса волокла за ошейник, а он упирался,
спасибо, я ожил, спасибо за осень,
что ты мне меня объяснила.

Скажу, вырываясь из тисков стишка,
тем горлом, которым дышу и пою:
«Да здравствует Научно-техническая,
перерастающая в духовную!»

Километры не разделяют,
а сближают, как провода,
непростительнее, когда
миллиметры нас раздирают!

Не отрекусь
от каждой строчки прошлой —
от самой безнадежной и продрогшей
из актрисуль. В мой страшный час,
хотя и бредовая,
поэзия меня не предавала,
не отреклась.

Даже если — как исключение —
вас растаптывает толпа,
в человеческом назначении
девяносто процентов добра.

Было нечего надеть,
стало — незачем надеть.
Было страшно полюбить —
стало некого любить.

Страшно — как сейчас тебе одной?
Но страшнее, если кто-то возле.
Черт тебя сподобил красотой!

Как живется вам там, болтуны,
чай опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались? Тишины…

Когда ты была во мне точкой
(отец твой тогда настаивал),
мы думали о тебе, дочка, —
оставить или не оставить? Рассыпчатые твои косы,
ясную твою память
и сегодняшние твои вопросы:
«оставить или не оставить?»

… Душа моя, мой звереныш,
Меж городских кулис
Щенком с обрывком веревки
Ты носишься и скулишь!

Бани! Бани! Двери — хлоп!
Бабы прыгают в сугроб.
Прямо с пылу, прямо с жару —
ну и ну!
Слабовато Ренуару
до таких сибирских «ню»!

Человек — это не то, что сделало из него время, а что сделал из себя он сам.

Над Академией,
осатанев,
грехопадением
падает снег.

Я год не виделся с тобою,
Такое же — и все другое. Волнение и все другое
такое же — и все другое. Ты — жизнь! Приблизишься — окажешься
ты неожиданно такая же.

На суде, в раю или в аду
скажет он, когда придут истцы:
«Я любил двух женщин как одну.
хоть они совсем не близнецы».

Мы снова встретились. И нас
везла машина грузовая.
Влюбились мы — в который раз.
Но ты меня не узнавала. Меня ты привела домой.
Любила и любовь давала.
Мы годы прожили с тобой.
Но ты меня не узнавала.

Мы от музыки проснулись.
Пол от зайчиков пятнист.
И щеки моей коснулись
тени крохотных ресниц.

Я тебя разлюблю и забуду,
когда в пятницу будет среда,
когда вырастут розы повсюду,
голубые, как яйца дрозда. Когда мышь прокричит «кукареку»,
когда дом постоит на трубе.
когда съест колбаса человека
и когда я женюсь на тебе.

Может будет год нелегким?
Будет в нем погод нелетных?
Не грусти — не пропадем.
Образуется потом.

Если жизнь облыжная вас не дарит дланями —
помогите ближнему, помогите дальнему! Помогите встречному, все равно чем именно.
Подвезите женщину — не скажите имени. Не ищите в Библии утешенья книжного.
Отомстите гибели — помогите ближнему. У души обиженной есть отрада тайная:
как чему-то ближнему, улыбнуться дальнему…

Эти встречи второпях,
этот шепот торопливый,
этот ветер в тополях —
хлопья спальни тополиной! Торопитесь опоздать
на последний рейс набитый.
Торопитесь обожать!
Торопитесь, торопитесь! Торопитесь опоздать
к точным глупостям науки,
торопитесь опознать
эти речи, эти руки.

Человек не в разгадке плазмы,
а в загадке соблазна. Почему, побеждая разум —
гибель слаще, чем барыши, —
соблазнитель крестообразно
дал соблазн спасенья души? Почему он к тоске тернистой
отвернулся от тех, кто любил,
чтоб распятого жест материнский
их собой, как детей, заслонил? Среди ангелов миллионов,
даже если жизнь не сбылась, —
соболезнуй несоблазненным.
Человека создал соблазн.

Пора! Дорожки свертывает море.
Домой — к Содому и Гоморре. В приливе чувства безутешного
с тебя подводная волна
трусы снимает, словно женщина.
С тобой последний раз она.